Люди не теряются по расписанию

По данным новосибирского регионального отделения добровольческого поискового отряда «ЛизаАлерт», за последние семь лет в регионе наблюдается ежегодный рост как минимум на 15-20% числа заявок о пропавших людях. Четыре года назад число заявок колебалось в районе 200 штук. В 2019 году их количество составляло 700, на следующий год — превысило 900. А в 2021 году их было 1088. Нынешний год может стать первым, когда количество заявок по итогу 12 месяцев будет на несколько десятков меньше предыдущего периода — сейчас их около 950. Руководитель новосибирского отделения отряда «ЛизаАлерт» Алеся Яблонских рассказала НДН.инфо о том, как проходят поиски людей в лесу и в городе, многих ли находят живыми и о том, что родственники и заявители не всегда адекватно реагируют на пропажу человека.

«В некоторых случаях, люди не в курсе, что они потерялись»

— Кто чаще всего пропадает? Кого больше — женщин или мужчин? Большой ли процент среди пропавших занимают дети?

— По моему опыту, если исходить из общего количества заявок, больше превалируют те, в которых просят найти мужчин. Дети занимают не более 20%, но мы можем разделить их на две категории. Первая — малолетние до 10-12 лет, которые реально потерялись. Мама гуляла с ребенком в парке, отвлеклась, упустила из виду. Или, например, когда ребенок уснул в автобусе, пошел в магазин и заблудился. Это — классическая пропажа. Из них в так называемые сложные резонансные поиски уходят единицы. Вторая — дети в возрасте от 12 до 18 лет — здесь классических пропаж почти нет. 99,9% — это бегунки, те, кто в первый раз или уже не раз уходили из дома. Причины здесь могут быть разные, как и побуждающие мотивы и исходные условия. Мы понимаем, если подросток куда-то ушел, но выходит с родными на связь, это бегунок. Бывают ситуации, когда мы здесь и сейчас должны приложить все усилия, чтобы он вернулся, а затем родные должны вместе найти общий язык. Если ребенок убегает снова, значит, общий язык найти не удалось.

Отдельно стоят ситуации, когда ребенок потерялся в природной среде. У нас в регионе таких заявок мало — на сезон одна-две штуки. Сейчас у нас есть два таких незакрытых поиска. С 2013 года мы ищем несовершеннолетнего Костю Кривошеева и с 2015 года — Салима Самойлова.

Еще одна категория — старики, люди в возрасте и люди среднего возраста, которые имеют неврологические и психологические проблемы, в том числе проблемы с памятью — болезнь Паркинсона, Альцгеймер, деменция и пр. Из-за этого они не могут вспомнить дорогу домой или назвать свое имя. В ряде случаев люди не в курсе, что они потерялись. Например, на третьи сутки находим дедушку в лесу и спрашиваем, почему он не откликался, слышал ли, как его кричали. Он отвечает, что слышал, но его незачем искать, потому что он и не терялся. В силу незнания того, что они потерялись, они не обращаются за помощью и не понимают, что она им нужна. Еще один пример. Помогают бабушке добраться до дома — она на полном серьезе объясняет, где живет, садят в такси. Считают, что совершили доброе дело. А потом выясняется, что имелся в виду адрес не в Новосибирске, а в Хабаровске, где она жила 30 лет назад. Еще случай. У нас потерялась бабушка из Северо-Чемского жилмассива, а мы находим ее в Дзержинском районе — там есть улица Промышленная. И она просила людей помочь добраться до неё, но мысленно она пыталась попасть на Промышленную в Кузбассе — местность, где она когда-то жила.

Еще один пласт — взрослые дееспособные люди без каких-либо проблем со здоровьем, но которые теряются. Какие тут варианты? Человек мог попасть в больницу, мог произойти несчастный случай и пр. Иногда родственники просто забывают, что первым делом нужно позвонить в больницу и в принципе не знают, что делать. Например, потерялся у бабушки дедушка, первой — 72 года, второму 85 лет. Она знает, что существует интернет, но не очень понимает, «к какому месту его прикладывать» и как получить из него информацию.

«Очень тяжело найти человека в больнице, особенно — если он там есть»

— Какова вероятность, что тех, кто давно потерялся, найдут живыми?

— Просчитать невозможно. Недавно нашли мужчину, который числился без вести пропавшим с 2018 года. В прошлом году был еще один случай. Мужчину привезли в больницу, у него потеря памяти, поэтому он не мог объяснить, кто он и откуда. Позже личность установили и оказалось, что более 20 лет его разыскивает племянница. Многие цепляются за эти истории и не прекращают поиск своих родных и близких на протяжении многих лет.

— Как я поняла, не редки случаи, когда после поступления заявки человека находят в больнице. Как поисковикам удается его обнаружить? Каков алгоритм действий в таком случае?

— У нас есть люди в отряде, которые вручную занимаются прозвоном больниц. Составляют отчет — в какое медучреждение звонили, во сколько звонили и что там ответили. Найти человека в больнице — отдельная сложная история. Потому что последний может быть без сознания, без документов, не сможет ответить в силу своего состояния. Очень тяжело найти человека в больнице, особенно — когда он там есть. Допустим, прибыл пациент. Видят, что на руке татуировка «Вася», спрашивают: «Ты Вася?» «Я — Вася», — говорит он. Но потом оказывается, что Вася — это Василиса, его бывшая девушка, а его зовут Сергей Павлович. И вот, в больнице лежит Вася, а мы ищем Сергея Павловича.

— Можете рассказать про еще какой-нибудь необычный случай?

— Приходит мужчина после работы, разогревает суп, наливает 50 граммов водочки, открывает хлебницу, а хлеба нет Тут же, в чем был, в трико и футболке, накинул куртку — побежал в соседний дом в магазин и… пропал. Оказалось, что мимо него проезжали знакомые и сообщили, что в соседнем городе умер его хороший друг, и они едут на похороны. Он, недолго думая, садится в машину, едет в соседний город. За это время написано заявление в полицию, есть обращение в поисковый отряд, обзвонили больницы, разместили ориентировку и подняли на уши всех родных. А на четвертый день он нашелся, позвонил, когда отошел от поминок…

«Трава в человеческий рост, под ногами — болото, все мокрое до резинки трусов, зуб на зуб не попадает»

— Не так давно у нас были школьные каникулы и праздничные выходные — увеличилось ли число заявок в этот период?

— Да, определенный всплеск детских пропаж в период каникул у нас был, плюс 2-3 заявки к обычному объему, но это классические пропажи — вышли погулять и не уследили, вовремя не пришел от друзей и пр. Главное — вовремя сообщать. А не так: прошло уже пять дней, мы волнуемся. И когда начинаешь разбираться в ситуации, понимаешь, что если бы родственники сообщили сразу, то тебе было бы намного проще искать.

— Есть ли в течение года пиковые периоды, на которые приходится наибольшее количество заявок? Когда у нас начинается и закачивается сезон поисков?

— Самые сложные периоды — как раз когда начинается поисковый сезон — это майские праздники. Люди выезжают на природу отдохнуть. Заканчивается сезон в первую декаду октября. В этом году у нас был очень сложный сезон по количеству заявок по лесу. Их было немного, но оказались они чрезвычайно сложными. Был дедушка в тайге, которого мы нашли на пятые сутки, бабушка, которую нашли на третьи сутки. Одного нашли погибшим — на тот момент поиски длились месяц. Притом нашли его не мы, и та территория, на которой он оказался, не попадала не под какие наши алгоритмы. Стоит помнить, что порой люди логически не действуют и не теряются по расписанию.

В прошлом году пик пришелся на лето. 21 июня, в день накануне начала ВОВ, за сутки пришло 15 заявок, из которых 8-10 относились к срочным. У нас не было столько ресурсов. В этом году был один день, когда было шесть срочных лесных заявок. Один раз за четыре минуты почти без перерывов пришли четыре срочных лесных заявки. В таких ситуациях первая эмоция — это непонимание, как отрабатывать и как построить алгоритм, чтобы хватило людей и оборудования. Если доброволец больше суток находится в поисковом процессе, и он не спал, то его эффективность снижается, у него могут в темноте начинаться галлюцинации из-за хронической усталости. Но когда у тебя в лесу ребенок, бывало, что наши ребята занимались поисками на протяжении более двух суток. Трава в человеческий рост, под ногами — болото, все мокрое до резинки трусов, зуб на зуб не попадает. Выходили из леса в лагерь, ели, кутались в термоодеяла и падали спать в колеи от колес машин. На два-три часа провалился в небытие, и опять на задачу.

«Не существует правила трех суток»

— Когда нужно начинать волноваться и сообщать о пропаже?

— Если мы говорим о заявках в природной среде, то вероятность найти человека в первые сутки равна 80%, а к пятым — снижается до 20% и меньше в зависимости от погодных условий и ситуации. Был случай, когда мы нашли человека через полтора суток, но погибшим, потому что конкретно у него организм не выдержал — стресс, нагрузка, обезвоживание, переохлаждение, несмотря на лето, и пр. В то же время осенью у нас был поиск в Королевке — прохладная погода, дожди. На пятый день мы находим дедушку живого, и он даже пытается идти сам. Поэтому каждый поиск никогда не похож на другой. Человек индивидуален. Психологические особенности, среда обитания, работа, коллектив, дети — все это влияет, мы складываем психологический портрет человека, чтобы знать, кого искать, предполагать, что могло произойти и почему этот человек не вернулся домой, что ему могло помешать.

— Поиски в лесу проходят напряженно, а какие сложности есть в городе?

— Во-первых, свидетели, которые могли видеть нашего пропавшего, могли его забыть. Если я сейчас спрошу, что вы делали в среду в пять часов вечера на прошлой неделе, потыкавшись в телефон, посмотрев записи, вы вспомните, что было, но с большим трудом. А если я спрошу, видели ли вы в среду в 5 часов вечера мужчину на Маркса, с максимальной долей вероятности вы ответите, что нет. Да, в городе очень много камер наблюдения, но часто архив хранения составляет от 3-5 до 7 дней максимум, так как записи много «весят» и содержать большие серверы нереально. Поэтому, когда человека на поиски заявляют сразу же, у нас есть очень много инструментов. Запомните, не существует правила трех суток. Кто-то пустил этот в миф в народе, что заявление в полицию нужно подавать спустя трое суток. Ничего подобного. Если вы считаете нужным, то можете идти и подавать заявление хоть сразу после пропажи. Другое дело, когда полиция получает заявление о без вести пропавшем человеке — у них по закону есть трое суток, чтобы провести проверку и принять решение.

«У нас около 15% поисков заканчиваются тем, что людей находят погибшими»

— Много ли было на вашей практике случаев, когда пропажи заканчивались смертью?

— У нас около 15% поисков заканчиваются тем, что людей находят погибшими. Мне самой приходилось находить погибшего, приходилось участвовать в поисках, где их находили. Это сложно: нужно ждать полицию, следователей, взаимодействовать с родными. Последнее — особенно напряженная история. Вы же понимаете, человека ищут до последнего.

— Как сами добровольцы реагируют на такие ситуации?

— Да, красивая и правильная фраза, что пока человек не найден, есть надежда, что он жив. Но в ряде случаев, зная вводные данные, мы изначально понимаем, что ищем уже погибшего человека. Мы людей к этому готовим. Кто не может — не идет. Например, сегодня у нас максимальная доля вероятности, поэтому ты в лес не пойдешь, а пойдешь завтра — когда будем искать живую бабушку. Нельзя отрегулировать ту ситуацию, когда мы идем искать заведомо живого человека, но внезапно сталкиваемся с тем, что человек был пропавшим по причине того, что он изначально погиб. Исключить такие внезапные вещи невозможно. Но в отряде у нас есть психологи, есть некоммерческая организация, с которой мы сотрудничаем. Поэтому всегда можем оказать помощь поисковикам.

«Вы ищите, а я пошла спать»

— Как родственники или заявители реагируют на то, что человек пропал?

—По-разному. Есть те, кто вместе с нами ходят много километров по лесу, ездят по городу. А есть те, кому немного наплевать. Можно услышать ответы: вы ищите, а я пошла спать, зря вы приехали — я уже написала заявление в полицию, вот у них и возьмите информацию, на ночь глядя я не буду сидеть разговаривать.

Был случай, когда мы в лесу нашли дедушку. Раннее утро, ливень, наши все промокшие. Родные на даче, не предоставили место, где можно переодеться, вскипятить чай, поэтому работали с машины, в поле. Разбудили родных, а нам в ответ — спросите у скорой, в какую больницу его повезут, если будет время, мы потом съездим. Люди бывают разные, как и взаимоотношения в семьях, но эта история уже не про нас. Наша задача — найти человека, понять, где он был и почему пропал, нужна ли ему помощь.

«Кто-то хочет геройские трусы и плащ супермена, кто-то ищет людей, кто-то — себя».

— Сколько обычно человек удается собрать на поиски? Как активно откликаются на сбор по заявкам?

— Когда мы подводили итоги по 2020 году, то в течение года у нас в поисках принимали участие более 900 человек (кто один и более раз принимали участие в поисках). В 2021 году — около 480, например. Все лавируется от условий и вводных данных, занятости добровольца. На обычный городской поиск мы собираем около 40-50 человек, на срочный в лесу — до 100 человек.

— Если я хочу попасть в отряд, что мне нужно сделать?

— Прийти к нам. Мы не допускаем до поиска людей младше 18 лет, в состоянии алкогольного опьянения и любого другого состояния измененного сознания. У нас уже все давно бросили пить, потому что может поступить заявка на поиск, а ты выпил бутылку пива и сидишь дома. У нас есть группа по работе с новичками — мы выясняем, какие есть пожелания, навыки и возможности, проводим обучение: как прочитать карту, пройти по навигатору, как взять нужный азимут в компасе, работать в радиоэфире и пр.
Нужно быть готовым к тому, что старшим в группе окажется 20-летняя девчонка, но она уже два года в отряде и знает на порядок больше о том, как искать деда в лесу, чем только что пришедший 45-летний мужчина. Иногда попадаются люди, которые не готовы слушать, — да я сам знаю, как лучше, сейчас пойду и быстро найду. Нет, мы не занимаемся самодеятельностью.

— Сколько длился самый короткий и самый долгий поиск, пока вы в отряде?

— Очень много заявок, когда мы не начали даже что-то делать, а нам уже звонят и сообщают, что человек нашелся. Наше участие не потребовалось. Одни из самых длинных поисков на данный момент в регионе по периоду активного участия и привлеченных сил — это поиск Олега Иванова, который длился семь недель. Еще один поиск, который не закрыт до сих пор, начался 16 апреля 2022 года. Лариса Шкарупа, находясь в Бердске в гостях у родных, вышла на прогулку, и до сих пор нам о ней ничего неизвестно. Территория предполагаемой зоны поиска истоптана донельзя. Искали в зоне, примыкающей к поиску. Нет понимания, что произошло: человек погиб и находится в природной среде или она куда-то уехала и жива.

— С какими физическими и психологическими трудностями сталкиваются добровольцы? Как надолго они задерживаются в отряде?

— Если мы говорим, что каждый поиск индивидуален, то и каждый доброволец — тоже. Есть люди, которые приходят в отряд и остаются на много лет, а потом в какой-то момент разворачиваются и уходят. Есть истории, в которых человек приезжает на 1-2 поиска и понимает, что не его. Есть те, кто не смогли пройти через эмоциональное выгорание.

Есть те, которые «я — сильная, я — смелая, я купила берцы и фонарик и пойду в лес». А по итогу её приходится эвакуировать с поисков, потому что человеку стало страшно ночью в лесу. За каждым деревом чудятся кабаны и лоси, а там на дереве — задиры от медведей, а это следы от дятла. То есть человек не вывозит психологически, кто-то, наоборот, физически — не может несколько часов в быстром темпе передвигаться по лесу.

— Насколько плотно люди взаимодействуют внутри отряда, если дело не касается поисков?

— У нас находятся группы единомышленников, ходят в кино, встречаются, образуются целые семьи, рождаются отрядные дети. Все это плотно переплетается в один клубок — жизнь, работа, поиски. Между собой мы это называем «рыжее братство».

— Можете вспомнить какие-нибудь забавные случаи, которые случались с вами за время руководства отрядом?

— Как-то мне позвонили с радио и попросили выйти с ними в прямой эфир с поисков. Дата и время были конкретными. Я ответила, что у меня нет поисков по расписанию. На что мне сказали, что у нас висит более 80 ориентировок и можно взять кого-то из них. Понимаете, то, что мы ищем человека, не значит, что мы ходим каждый день по району в течение последних трех лет, с того момента, как человек пропал. Я не могу вам четко сказать, что во вторник в 18:30, когда у вас будет эфир, я смогу предоставить вам возможность поучаствовать в поисках. И более того, если у меня не будет срочного поиска, я буду безумно рада.

Еще один случай. Я уехала в другую область, местность, где нет интернета. Телефон валялся в сумке отключенным. Вечером я решила посмотреть время. Включаю телефон, и у меня тут же раздается звонок по поиску от полиции. Спрашиваю, с какого раза дозвонились. Сказали, что с первого. Только МВД может дозвониться на выключенный телефон.

Один раз, когда я приехала из отпуска и легла отсыпаться, выключив телефон, меня в три часа ночи разбудили мои соотрядники звонком в домофон с фразой: «Алесь, мне только спросить, ты дверь открой».

— Зачем люди участвуют в поисках и приходят в эту сферу?

— Добровольчество — это хорошая штука, и каждый берет ответственность по мере своих возможностей. Поэтому у нас не бывает людей, которые в пьяном угаре лезут на елку, потому что оттуда лучше видно. Каждый приходит в отряд с чем-то своим. Кто-то хочет геройские трусы и плащ супермена, кто-то ищет людей, кто-то — себя. И потом, отряд — это срез общества. У нас люди разного достатка, социального статуса, взглядов на жизнь. Есть ребята, у которых свой бизнес и люксовые машины, но они тратят время и ездят в лес. По возрасту — от 18 до бесконечности. Есть те, кто не участвует в поисках, а помогает, например, на лесных выездах накормить людей — и это тоже очень важный момент, заботиться о других. И когда состояние «я пришел, чтобы искать людей» заканчивается, то они уходят, и на их место приходят новые.

Беседовала Юлия Сасевич

Фото: «ЛизаАлерт»