Леонид Колесников всю свою жизнь занимается реставрацией. 45 лет он в этой специальности, а 25 лет держит мастерскую – это его основная работа. Чтобы не умереть с голоду он занимается настройкой, лёгким ремонтом музыкальных инструментов для музыкальных школ и частного клиента. Мастерская расположена в подвале панельного дома. Она похожа на старый лабиринт, с низкими потолками, странными запахами и висящей в воздухе пыли, которую беспрерывно и безуспешно гоняет по комнате небольшой вентилятор. В ощущение современности возвращает только письменный стол – там стоит компьютер и радио.
В мастерской Леонида сейчас несколько крайне интересных экземпляров: инструменты ровесники Новосибирска и даже старше. Возвращения к жизни ждет, в частности, пианино середины XIX века. Есть и инструменты и значительно моложе, в том числе современные образцы.
Попадают все они в «лабиринт» Колесникова примерно так. Вдруг некто, редкий человек, с какими-то для сегодняшнего дня несвойственными особенностями – таких называют «смурными»( нелюдимыми) решает, что ему надо потратить деньги и поставить себе хороший и красивый инструмент. Обычно люди рассказывают подлинную биографию инструмента, но некоторые по каким-то причинам изобретают своему пианино альтернативную историю.
Например, случай со «Станвеем» (Steinway & Sons – фортепьяно 1908 г.). Когда Леонид Валерьянович пришёл на квартиру по объявлению в газете, хозяйка рассказала, что они привезли его из Китая. А дочь рассказала другую историю. Дедушка служил в НКВД в Чите и перехватил инструмент на его пути комиссионный магазин. Фортепьяно действительно пытались увезти в Китай, но по каким-то причинам вернули обратно. По словам дочери хозяйки, это американский инструмент.
Трудоемкий процесс погрузки и выгрузки пианино и роялей. И инструмент попадает в руки мастера. А так как мастерская – юридическое лицо, то составляется договор, где прописаны все детали реставрации, в том числе и время, материалы, цена.
«Очень сложно сказать примерную стоимость реставрации, поскольку и инструменты – всегда особенные, и заказчики – каждый индивидуален. Реставрация может варьироваться от нескольких тысяч рублей до миллионов рублей. Давно сложились цены на разные виды работ – но всегда есть отклонения от них как в плюс, так и в минус. Всё зависит от инструмента, мастера, материалов», — рассказывает сам Леонид Валерьянович.
Конкурентов, как и заказчиков у него немного. В Москве и в Санкт-Петербурге и тех и других гораздо больше. Люди там интересуются антиквариатом и его восстановлением, да и обладателям таких раритетов там есть перед кем «блеснуть» своим приобретением. В Новосибирске же владельцы отреставрированных пианино и роялей – люди в своем роде уникальные.
Время работы над инструментом, по его словам, также рассчитать довольно сложно. Чем новее и проще инструмент – тем меньше времени требуется, чтобы его отреставрировать. Например, современный «Петроф» можно привести в порядок за неделю, а Steinwau, фортепьяно 1908 г., займет внимание мастера на полгода.
Приступая к работе, Леонид Колесников подходит к каждому инструменту индивидуально. Он верит, что у каждого инструмента есть душа и характер. И конечно, чем старше инструмент, тем больше он требует особенного к себе внимания.
Самый больной узел в инструменте – это дека. Она сделана из ели, поэтому всё время разрушается. Это тонкая дощечка — 10 миллиметров, она трескается. «Трещина говорит о том, что это инфаркт, это – сердце инструмента» — говорит Леонид.
Для того, чтобы до нее добраться снимается рама и струны. На обратной стороне также есть с чем работать. Это рёбра, именуемые рипками. Именно они задают жёсткость и одновременно делят деку на конкретные участки, которые отвечают за разные частоты. Попутно рама может бронзироваться, то есть краситься в любой цвет с бронзой. Это может быть жёлтый, розовый, лимонный – какой угодно.
«Почему приняли это бронзирование – сказать трудно, но, во всяком случае, красиво, говорит Леонид. Сделана рама из чугуна, потому что суммарное натяжение всех струн – это тонны давления на раму». Например, современный концертный рояль – это 20 тонн напряжения. Строй должен быть стабильным, поэтому ставят чугун. Потом ставятся струны – новые, старые – это не так важно, зависит от того, готов ли заказчик потратиться.
Внутри инструмента есть механизм, который передаёт энергию с конца клавиш на струну. Механизм бывает разный, но каким бы он не был — он сложный. С клавиатурой тоже много работы. Ход клавиши должен быть строго определён и чёток, без всяких качаний, иначе это сказывается на игре. Музыкант начинает волноваться, попадать на другие клавиши, ошибаться. Молоток – его состояние, объём, форма, определяет качество звука, например побитый молоток – его ударная часть, где происходит момент соударения молотка со струной – изнашивается. Форма должна быть эллипсной, без изъянов.
Работа с инструментом делится на две части: чисто фортепьянная работа – это касается струн, деки, рамы, молотков и т.д. И отделочная работа, объем которой, как правило, не меньше фортепьянной части. «Недаром Мандельштам сказал: «красота — не прихоть полубога, А хищный глазомер простого столяра». Нужно сделать поверхность зеркальной. Такой зеркальной, чтобы можно было бриться» — отмечает Леонид Колесников.
Мастеру есть чем гордиться. Отреставрированный им клавесин для Новосибирского оперного театра участвовал в спектакле «Женитьба Фигаро». Правда, на нём играли всего раз, так как оперу вскоре сняли с показа. «Блютнер» (кабинетный рояль «Julius Bluthner» начала XX века) стоит в музыкальном колледже на Ядринцевской. А еще один его «коллега» уехал в Красноярский край. Другие пианино и рояли стоят в квартирах «смурных» новосибирцев.
Варвара Александрийская
Фото автора
