«АН» пообщались с Анастасией Зылевич, которая вот уже 5 месяцев ничего не ест и 3 месяца не пьёт воду!
– Анастасия, расскажите немного о себе и о том, как вы пришли к неедению?
– Мне 34 года, я клинический психолог, училась в Сибирском федеральном университете. Работала там же несколько лет на кафедре. Также училась в Красноярской государственной медицинской академии на психотерапевтическую коррекцию и изучала реконструктивную биоинженерию и генетику в СФУ. Сейчас дистанционно обучаюсь в Восточно-Европейском институте психоанализа.
С 19 лет я была вегетарианцем, с периодическими откатами к обычному питанию, и никогда ни о каком неедении даже не думала. Но в 29 начались серьёзные проблемы со здоровьем. Стали появляться хронические заболевания, которые должны были дать о себе знать лишь в 40-50 лет. Были проблемы с почками, а в один момент у меня стали воспаляться суставы. Причём все сразу друг за другом. Как выяснилось, это был ревматоидный полиартрит. Медицина до сих пор не может установить, в чём причина этого заболевания, поэтому всё, что она предлагает – лечить симптомы, но не саму болезнь. Для этого используется гормональная терапия и иммунодепрессанты, которые гасят твою иммунную систему. В результате организм перестаёт давать аутоиммунную реакцию на воспаление суставов, но взамен у тебя «летят» почки и печень. Другой вариант – садиться в инвалидную коляску.
– Выбор так себе…
– Такая перспектива меня не устраивала и я начала рыть информацию по ревматоидному полиартриту. Тогда я наткнулась на лекцию Алексея Федотова о том, как он излечил у себя подобное заболевание на сыромоноедении. Это как сыроедение, только за один приём пищи используется лишь один продукт.
Я попробовала этот путь и уже через 3 дня мне удивительным образом полегчало! Правда здорово похудела, на 8-10 кг, что с одной стороны немного пугало, но с другой – я же чувствовала себя хорошо! Я ощутила прилив энергии и без всяких проблем совершала 30-километровые прогулки в горы. Спорт начал возвращаться в мою жизнь, что не могло не радовать, ведь я с детства в нём – мастер спорта по спортивной гимнастике.
Вместе с этим стала замечать, что, несмотря на физические нагрузки, у меня совершенно нет чувства голода. В итоге решила поэкспериментировать и просто малоедить – съедала всего чашку салата и горсть орехов в течение дня. Причём силы и энергия никуда не пропали – я легко занималась на беговой дорожке по 5 часов и тратила на сон уже тогда (сейчас меньше) всего 6-5 часов. Когда я стала малоедить, у меня волосы и ногти стали лучше, а главное, ушла проблема всех сыроедов – проблемы с дёснами. То есть тело постепенно регенерировало.
Но чувство голода возвращалось, когда я была в какой-либо некомфортной ситуации – спорила, находилась не там, где хочу и т.д. Тогда я поняла, что в ответ на этот стресс нужно искать удовлетворение не в еде, а в чём-то другом. Для меня этим стали йога, массажи, длительные прогулки, творчество и учёба.
В итоге стала постепенно приходить к тому, что еда – это психологический костыль, как сигареты для курящих.
– Что же стало поворотным моментом, после которого вы пришли к неедению?
– Год назад я из холодной Сибири уехала жить в Таиланд. И тогда я увидела, что у местных ребят фрукторианцев вся жизнь всё равно крутилась вокруг еды. Но я-то понимала, что это та же самая зависимость, только в профиль. А изменение и облегчение питания – это лишь промежуточный шаг к более важным вещам.
Вдобавок я стала замечать, что на меня стала плохо влиять вода – я от неё мёрзла. Стала делать «сухие голодания» на 2-3 дня. Но с каждым приёмом пищи был упадок сил. Тем более, на малоедении стали постепенно возвращаться симптомы ревматоидного полиартрита.
Стала вновь искать информацию на тему техник отказа от еды. Читала книги, изучала различные техники…
По мере того, как я убирала пищу, я начала понимать, что еда для нас — это стимулятор. Как кофе. Когда пьёшь его каждое утро, а потом вдруг решаешь отказаться, и первое время чувствуешь себя разбитым. Но если «переломаться», то можно спокойно жить без стимулятора. С остальной едой то же самое.
– Как воспринимали отказ от еды другие люди?
– Был трудный период, когда меня не понимали. Но мне важны люди, общество, общение – я не хотела, как монах уходить в горы, отрекаться от мира. Тогда решила в Таиланде снимать ролики, давать интервью о том, что со мной происходит, что я делаю, и т.д. И я была очень удивлена тем откликом, который стал приходить. Люди стали писать из разных уголков мира, что у них то же самое – тело не принимает еду и им приходится заставлять себя что-то съесть, а потом из-за этого чувствуют себя плохо. А когда не едят, то всё прекрасно.
– Звучит безумно, что отказ от еды способен вылечить человека.
– Моё мнение, что философия дефицитарности нам навязывается. Откуда взялись эти идеи, что нам нужно пить по 3 литра воды, что нужно обязательно столько-то жиров, углеводов и белков, и приправлять всё это витаминами из аптеки? Из европейцев делают инвалидов и пищевых наркоманов при жизни. В юго-восточной Азии нет такого культа еды, да и продолжительность жизни выше.
– Свидетели блокады Ленинграда и Освенцима не согласились бы, что неедение лечит.
– Но это не одно и то же! Там голод связан со страхом смерти, дефицитом, когда всё это делается недобровольно. Неедение как постоянная практика связана с психологическим раскрепощением. Это история не про отказ или запрет, а про осознанное освобождение.
Сейчас я уже на протяжении 5 месяцев ничего не ем и не пью, сплю по 3 часа и чувствую себя великолепно.
– Если зубы, органы пищеварения — это рудимент, то зачем же они? И когда отучаться от еды? Ведь это же, как с курением, чем раньше бросишь (а лучше не начнёшь), тем лучше.
– У меня на всё ответов нет. Зубы нужны для речи, ведь если бы они были для еды – они бы имели большой запас прочности. Когда отказываться от еды? Я тоже пока задаюсь этим вопросом, ведь не так давно стала исследователем этой темы. На мой взгляд, тело ребёнка сформировано из тела матери. Поэтому если мама кушала всё, то было бы удивительно, если бы ребёнок родился бы автономным.
– Изначально против нас эволюция?
– Да. Лично у меня есть концепция, по которой детей сначала переводят на какое-то малое количество сырой растительной пищи. Потом, если их тело требует меньше, то не нужно родителям носиться за ними и насильно впихивать еду.
Я не хочу говорить и убеждать всех, что неедение – это главный и единственный путь. Я просто рассказываю об альтернативе, которая позволяет не болеть, быть более активным и работоспособным. Тем более, при неедении уменьшается потребность в сне, потому что он нужен как раз для восстановления, в качестве детокса от еды.
– Если еда для человека – штука инородная, то косметика разве не яд?
– Она, по сути, без надобности – я лично пользуюсь совсем немного. Может это и влияет как-то негативно, но я не хочу быть фриком, который оторван от общества и выглядит как пещерный человек. У меня нет такого, что все современные представления и блага цивилизации – это зло.
– Почему же животные едят?
– А мы не животные, чтобы нас равнять. Мы сюда приходим для эволюции и неедение – это одна из начальных ступеней. Не более.
– Не допускаете, что в эволюции есть общий мейнстрим – люди, которые едят, а вы лишь счастливая флуктуация, которой не нужна пища и вода?
– Если бы я не получала громадный отклик от людей, я бы так и подумала. Но ведь я такая не одна. Циолковский и Вернадский писали о том, что путь развития людей связан с развитием автономии в человеке, с сокращением сна и многим другим.
– Когда при вас кто-то ест, как на это реагируете?
– У меня нет никакой негативной реакции. Я вообще ко всем людям хорошо отношусь. Если же человеку некомфортно, как многим фруктоедам за одним столом с обычными людьми, это лишь говорит о том, что они свои зависимости так и не побороли. Например, у меня нет никаких проблем, чтобы понюхать печеньку, мне может быть приятен запах, но это то же самое, как другие запахи несъедобных вещей. Как цветы.
– Неедение и анорексия не две стороны одной медали?
– Это вообще другая вещь – это про ненависть к себе, низкую самооценку, недовольство. Это никак не связано с регенерацией, которая запускается на неедении.
– Но анорексик же уверен, что с ним всё в порядке?
– Конечно же, нет. Там куча страхов. Они боятся набрать вес, происходят изменения в психике – им нравятся кости, обтянутые кожей. И всё это происходит бесконтрольно.
– Как сказывается неединие на личной жизни? Может она уже и не нужна становится?
– Я была замужем, теперь свободна. Мне нравятся люди, мужчины, я не против личных взаимоотношений.
– Хорошая девушка, которую не надо водить в ресторан.
– Зато у меня много творческих запросов – хочу фильмы снимать! Поэтому лучше выбрать ту, которая удовлетворится рестораном. Но если серьёзно, лично для меня нет установки, чтобы женщина перекладывала ответственность на мужчину. Если чего-то хочется, то нужно это делать самой. У меня нет паразитарной концепции, чтобы кому-то упасть на хвост. Что касается детей – будут и будут. Какого-то жгучего желания, или нежелания, как у чайлдфри, нет. Меня немного коробит, когда из семейного очага делают единственную цель для женщины. Каждый должен сам управлять своими желаниями и ставить жизненные цели.
«Аргументы Недели«, Сергей Гринёв
