18 апреля 2015 •
Иванов силён плотным контактом с телом народной жизни, он не играет в филологические игры, не страдает сверхценными идеями, и даже фантазия у него, если и включена в работу, не самоценна и не прихотлива. Трудится он скорее рубанком и топором, чем филировочными ножницами. Вот, скажем, описывает он внешность командира афганцев, эдакого Стеньку Разина девяностых, Серёгу Лихолетова – «у него было простое лицо, как у вора или бабника». Можно, конечно, поспорить, мало ли какие лица встречаются у воров и бабников, однако спор не имеет смысла: в целом мы же поняли писателя и увидели этого самого Серёгу. Да и весь рассказ Иванова о русских метаморфозах живописен, рельефен и прямо-таки просится на экран.
Писательский топорик, может, и не выписывает затейливых узоров, но рубит прицельно и точно. Под его пером встаёт перед читателем и Афганская война, и рыночный беспредел 90‑х, и время скороспелых банков и волшебных небоскрёбов, и эпоха «мошенников и ментов». Выхватываю почти наугад – скажем, моментальное изображение палаточного торжища начала 90-х: «…Загорелые крашеные тётки-продавщицы – в белых обтягивающих брюках и в дутом золоте; вечно сомневающиеся покупательницы; дети с мороженым – чтобы не ныли; бабки с бидонами на колёсиках – торговки пирожками; грузчики, до сухожилий высушенные водкой и трудом; какие-то молодые люди сучьего вида в чёрных очках…» Всё здесь свидетельствует о безупречно художественном зрении писателя.
Итак, мы верим Иванову. Хотя житейский хаос у него, конечно, несколько стилизован «под кино», есть элементы триллера. Начинается роман с того, что водитель инкассаторского броневика Герман Неволин по прозвищу Немец ловко грабит свой фургон, который сопровождают его же бывшие товарищи-афганцы. Огромные деньги (более ста миллионов рублей, выручка супермаркета, принадлежащего ненавистному дельцу Щебетовскому) Неволин прячет на даче в посёлке Ненастье. Его мечта – уехать всем семейством по фальшивым паспортам и с кредитными карточками в Индию. (Довольно оригинальное направление русской «мечты идиота» – в Индию наши безумцы ещё не намыливались.) В этот тупик Неволина завела жестокая действительность, от которой он неимоверно устал.
В жизни Неволина был краткий романтический период, когда он работал под руководством прирождённого воина, этого самого Серёги Лихолетова, Стеньки Разина. И, хотя афганская вольница была некрасивой и жуткой, всё ж таки это не был чистый бандитизм, чувствовалось дыхание народной мечты о справедливости, отношения людей не определялись голым чистоганом. «Афганская идея», то есть грёза о братстве тех, кто побывал на войне, всё-таки бросала слабый отблеск чего-то идеального на лица парней, ещё не ставшие мордами и рылами. Всё это погибнет в исторической моральной катастрофе 90-х, Лихолетов, как положено герою, сгинет в тюрьме, а бывшие афганцы по большей части превратятся в отмороженных бандитов.В рычащую волчью стаю, рыскающую по городу Батуеву (крупный промышленный провинциальный город навроде родной для Иванова Перми), наряду со стаями «хачей» и «спортсменов».
В деградации части афганцев есть вполне естественная подоплёка: и на той далёкой Афганской войне никакого романтизма не было в помине, и там свои мучили, угнетали и грабили своих. Так что дело развивалось предопределённым порядком: какую такую жизнь можно построить без веры, без государства, без закона, без культуры, на одной грубой силе и хищных инстинктах? Да вот такую – зверскую, жестокую, примитивную, тупо-первобытную. Даже хуже, чем первобытную, – люди в пещерах жили честно, охотились, молились своим богам и даже имели кое-какую культуру, артефакты которой составляют сейчас первые этажи всех больших музеев. А жизнь, устроенная дикими мужчинами постсоветского периода, сумела лишь захапать атрибуты чужой цивилизации (машины, телевизоры, супермаркеты, компьютеры). Она неправедна и несправедлива абсолютно и, конечно, в своём бескрайнем буйстве гораздо хуже и гаже позднесоветской вялотекущей шизофрении с тихими травоядными секретарями обкомов.
Под стать мужскому зверью трансформировались и бабы, даже с каким-то наслаждением стряхнувшие с себя лицемерную «мораль». Без всякого басурманского феминизма они ведут себя как главные командирши и шагают по жизни экскаваторами, прут бульдозерами. Единственное исключение – девочка Таня, «ландыш среди бульдозеров», по выражению писателя. Она была сначала любовницей Лихолетова, потом женой Неволина, но осталась печальной «тонкой рябиной», Вечной Невестой, грустно-задушевной птицей среди оголтелого зверья. Ради неё Неволин и совершил свой бессмысленный грабёж, но ей-то не нужна никакая Индия, ей нужен живой здоровый муж. Не на зоне, не в пьяном угаре, не на бандитских разборках. А как раз с этим в Отечестве выходит напряжёнка…
Оптика Иванова такова, что мы видим историю не сверху (Москва, Кремль), а снизу, с точки зрения народных масс. Интеллигенции в этой оптике нет, а какое ей вообще может быть место в катаклизмах такого размаха? Сиди себе в квартирке среди старых книжек, спивайся. Об этом у писателя есть роман «Географ глобус пропил». Но, надо заметить, без участия образованных людей ландшафт романа слишком уж скуден – никто даже Пушкина не процитирует. Оно, конечно, никто из персонажей «Ненастья» и не может ничего процитировать, кроме песен группы «Сектор Газа» и «Лесоповал». Это буквально правда жизни, но это правда вульгарной, тяжёлой и… честно говоря, безумно скучной жизни.
Но ведь читатель Иванова – сплошь Географ в разных своих ипостасях, то есть интеллигент, да ещё прежней закваски. Не будут герои «Ненастья» сами читать «Ненастье»! Они вообще ничего не читали со школы и читать не собираются. И получится занимательная картинка: не народные массы, а недобитые и неописанные в «Ненастье» интеллигенты раскроют книгу Иванова, чтобы на расстоянии, в приятной безопасности, ознакомиться с картиной чудовищной народной метаморфозы, дикой русской вольницы, отвратительней которой ничего не может быть. Даже губернаторы, тырящие миллиарды, лучше, чем парень с автоматом, вышибающий в любую минуту вашу дверь. Доказательство этого постулата у писателя получилось весьма убедительным, при всём его обычном сочувствии к сильным русским парням в принципе.
Добавлю, что жёсткая тема несколько подмяла несомненную поэтичность творческой манеры Иванова, но всё-таки прорвалась в его описаниях природы. Они немногочисленны, но очень хороши.
Аргументы недели / Татьяна Москвина
Фото: youtube.com
