Бабы еще нарожают?

НДН.инфо предлагает вниманию читателей интервью с демографом Анатолием Вишневским, доктором экономических наук, директором Института демографии Высшей школы экономики, опубликованное в свежем номере газеты «Аргументы Недели».

– Каков нынешний показатель рождаемости в стране?

– Демографы да и политики используют показатель, который называется коэффициентом суммарной рождаемости, – это число детей, которое в среднем рожает женщина на протяжении своей жизни. В России этот коэффициент сильно упал в 90-е годы прошлого века, затем начал расти и недавно поднялся почти до 1, 8. Вожделенная планка – 2, 1 (столько необходимо для воспроизводства населения). Однако заметим, что данный показатель не всегда даёт верное представление о происходящих изменениях.

– Чемпионами по рождаемости в стране являются республики Северного Кавказа. Возможно ли изменение этнического баланса РФ в их сторону?

– Нет, их население слишком мало по сравнению с населением России, да и там рождаемость вот-вот пойдёт на спад. Такова закономерность, которая наблюдается во всех развитых странах. Во Франции это началось ещё в XIX веке, и все европейские государства потешались над ней, а после Первой мировой войны все они пошли по французскому пути.

– В третьем мире между тем всё иначе.

– Не всё. Рождаемость снижается и там, хотя не везде одинаково и во многих случаях очень медленно. А поскольку смертность снижется быстрее, население третьего мира стремительно растёт, что всё больше превращает жителей развитых стран в глобальное меньшинство. В начале прошлого века Россия составляла 8% мирового населения, а теперь – 1, 5–2%. И в первую очередь не потому, что у нас произошли перемены, а потому, что третий мир приумножился. Сейчас нас 146 миллионов с учётом Крыма, а китайцев – полтора миллиарда, индийцев – почти столько же. В середине XX века РСФСР находилась на четвёртом месте в мире после Китая, Индии и США (СССР в целом занимал третье место), а сейчас Россия – на девятом месте и будет спускаться ниже.

– И что с этим делать?

– С этим ничего сделать нельзя, доля России, как и всех развитых стран, в мировом населении будет только сокращаться.

- Но можем ли мы всё же вернуться к рождаемости на уровне простого воспроизводства нации?

– Этот вопрос актуален не только для России, но и для большинства развитых стран. Проблема заключается в том, что человечеству сейчас приходится решать противоположную задачу. Для развитых стран актуален вопрос, как повысить рождаемость до уровня воспроизводства, а для большинства развивающихся стран и для мира в целом – как понизить её. К концу века на планете ожидается 11 миллиардов человек – огромная нагрузка на ресурсы и все естественные системы жизнеобеспечения! Рост числа людей на планете необходимо остановить, и единственный не катастрофический путь к этому – снижение рождаемости. Европа и другие страны европейской культуры играют роль лаборатории, которая прокладывает путь к такому снижению.

– Вся Россия воспитана на культе Великой Победы и других побед. К чему наши предки вынесли столько тягот, если сегодня мы таем на глазах?

– В 1940 году население России составляло 110 миллионов человек, и после огромных военных потерь это население восстановилось только в начале 1950-х. Сейчас нас около 147 миллионов. Если считать без Крыма (чтобы сравнить с Россией недавнего прошлого), то 144, 5 миллиона. Это примерно на 4 миллиона меньше, чем было в первой половине 1990-х, но всё же почти на 2 миллиона больше, чем было в 2008–2009 годах. То есть о «таянии на глазах» речь всё же не идёт. Но вы правы в том смысле, что низкая рождаемость не обеспечивает роста населения. Сейчас он достигается в основном за счёт миграции.

– Но ведь мигранты – это не мы. Станут ли они нами? Скажем, современные иранцы разительно отличаются от древних персов – и внешностью, и культурой, и мусульманской верой. Их частенько путают с арабами.

– Надо понять, о чём мы говорим: о разрезе глаз и цвете волос или же всё-таки о культуре. Если второе, то в этом направлении и надо прилагать усилия. Надо исследовать, мигранты из каких стран лучше адаптируются к нашей культуре, – и делать на них упор. Сейчас, увы, никаких адаптивных программ нет.

– Да какая адаптация, если даже русским из бывших союзных республик гражданство не дают…

– В том-то и дело, что государственная риторика в духе «наши бабы нарожают» на деле отвлекает нас от решения реальных проблем.

– Считается, что переломное время для рождаемости в европейской цивилизации – 1960-е годы, так?

– Нет, к тому времени рождаемость в Европе уже была низкой. В 1960-е годы там лишь произошла так называемая контрацептивная революция, которая намного облегчила людям достижение желаемого числа детей. Как следствие – быстрое изменение семейной морали. Раньше добрачный или внебрачный секс мог привести женщину к беременности и, следовательно, к позору. Теперь стало можно вести половую жизнь без вступления в брак, не беря на себя никаких обязательств.

– Эта контрацептивная революция стала следствием общественного запроса или, наоборот, породила потребность в контрацепции, как наркотики породили потребность в наркотиках?

– Она была, конечно же, результатом общественного запроса. Различные методы предупреждения беременности известны с древнейших времён. Снижение рождаемости сначала во Франции, а затем и во всех странах европейской культуры было достигнуто с помощью этих методов – неслучайно римский папа Пий XI уже в 1930 году запретил использование контрацепции. Но традиционные методы предотвращения зачатия были неудобными и ненадёжными. Общество ждало появления эффективных средств – и они распространились в европейских странах, как пламя в сухом лесу.

– Советский Союз пропустил ту «контрацептивную революцию»?

– К сожалению, да. И поэтому стал чемпионом мира по абортам: в те самые 1960‑е годы в России – почти три четверти (!) беременностей прерывались. В 1990-е годы, когда до нас наконец добрались надёжные контрацептивы, этот показатель стал быстро падать. Сейчас на каждые 10 родов приходится примерно 4 аборта. Это ещё высокий показатель, но мы уже близки к той группе стран, где абортов относительно мало.

– Тогда же, в 1960-е годы, женщины были допущены к престижной работе и в значительной мере потеряли интерес к деторождению. Мол, мы вам не матки. Страшась гнева читательниц и обвинений в неполиткорректности, всё же спрошу: рождаемость ниже уровня воспроизводства нации – та цена, которую мы заплатили за гендерное равенство?

– Конечно, нет. Женщины стали меньше рожать потому, что дети почти перестали умирать. Это и позволило ей занять совсем иное, чем прежде, место в обществе. Наши депутаты, видящие путь к повышению рождаемости в увеличении продолжительности декретного отпуска, хотят увести женщину с рынка труда. Между тем опыт европейских стран с более высокой, чем у нас, рождаемостью – Франции, Швеции – подсказывает другой путь: надо облегчать женщине совмещение материнства с профессиональной деятельностью. Во Франции, например, государство оплачивает женщине с маленьким ребёнком услуги няни, чтобы мама после рождения ребёнка имела возможность поскорее вернуться на работу.

Гендерное равенство – не причина, а результат демографических перемен.

– А что причина? Раскрестьянивание, переезд основной массы людей в города?

– Раскрестьянивание началось в Европе тогда, когда там наметилось снижение смертности. В семьях крестьян стало выживать больше детей и – при ограниченности земельных участков – часть людей оказывалась лишней. Они-то и потянулись в города, и поток нарастал, ускоряя урбанизацию. Другое дело, что горожане, как правило, более свободны, более образованы, меньше зависят от традиционных табу, и это облегчило им переход к внутрисемейному регулированию деторождения. Но сейчас оно хорошо известно и сельским жителям.

– Вы упомянули положительный опыт современной Франции. В чём он состоит?

– Видимо, во Франции сыграла роль давняя – с XIX века – озабоченность общества низкой рождаемостью, ведь Франция была в этом отношении пионером. Там ещё перед войной начали проводить активную демографическую политику: многодетная мать получала пособие, которое не уступало зарплате её мужа. Впрочем, дело не только в пособиях или налоговых льготах для многодетных. Сама социальная среда Франции благоприятна для семей с детьми: это и гарантированное место в близлежащих садике и школе, и качественное здравоохранение. Такие условия больше способствуют рождаемости, чем наши разовые выплаты – материнский капитал, которого нет нигде в мире. Но всё же надо понимать, что рождаемость во Франции – тоже низкая, она лишь относительно более высокая среди низких. Возврата к высокой рождаемости былых времён нет и не будет нигде.

– А я попробую закончить на позитивной ноте. Если условия в России хуже западных, а рождаемость примерно такая же, то можно предположить, что в улучшенных условиях мы выйдем-таки на уровень воспроизводства нации?

– Я бы всё же поставил задачу по-другому. Мой оптимизм исходит из убеждения, что для большинства людей в нашей стране семья, дети по-прежнему представляют первостепенную ценность. В этом и заключается позитивная нота. А государство должно двигаться навстречу семьям, чтобы они могли рожать столько детей, сколько хотят. И «вдохновляющие» речи чиновников им для этого не требуются.