Товарищи и адъютанты
Гражданская война началась сразу после свержения Временного правительства в Петрограде. 7 ноября (по новому стилю) 1917 г. атаман Войска Донского Алексей Каледин объявил захват власти большевиками преступным, взял на себя всю полноту власти и ввёл военное положение, призвав на Дон «всех верных чести и присяге». Красные очнулись только в январе 2018-го, обнаружив, что Советы на юге России порядком погромлены, войска Каледина развёрнуты под Воронежем, а на Дону формируется 2-тысячная Добровольческая армия.
Однако 7 января красный командир Владимир Антонов-Овсеенко без сопротивления занял весь Донбасс. Более резвому продвижению на Ростов и Краснодар мешало не столько сопротивление калединцев, сколько самовольные перемирия, которые заключали части обеих сторон друг с другом. В итоге 24 января в станице Каменской казачки собрали съезд, низложили Каледина и признали власть Совнаркома. 11 февраля Каледин объявил своему правительству, что для защиты столицы Донского Войска Новочеркасска у него есть 147 штыков, сложил с себя полномочия и покончил с собой.
Будущий командующий Добровольческой армией Антон Деникин вспоминал: «Напор большевиков сдерживали несколько сот офицеров и детей-юнкеров, гимназистов, кадет, а панели и кафе Ростова и Новочеркасска были полны молодыми, здоровыми офицерами, не поступавшими в армию. После взятия Ростова большевиками советский комендант Калюжный жаловался в Совете рабочих депутатов на страшное обременение работой: тысячи офицеров являлись к нему в управление с заявлениями, что они не были в Добровольческой армии». Почему же потом ситуация изменилась? Так красные постарались: расстреляли две тысячи казачьих офицеров, начали конфисковывать хлеб, грабить и насильничать. И получили в ответку всё то, что Михаил Шолохов описал в «Тихом Доне». Но наш сказ не об этом.
Представления россиян о Гражданской войне во многом сформированы советским кино: за белых якобы воевали офицеры, дворяне, казаки, иностранные интервенты, часть разночинцев и интеллигентов. А за красных — рабочие и крестьяне. В реальности ничего подобного не наблюдалось: если вы жили в Иркутске, вас призывали в белую армию, если в Москве — то в Красную. По словам историка и писателя Леонида Юзефовича, воевавших по идеологическим причинам было немного, а большинство воспринимало войну как стихийное бедствие, которое надо пережить. А когда рядом убивали товарища, мстили тем, чья сторона виновата в смерти. Например, рабочие из Ижевска и Воткинска за белых воевали под красным знаменем, а в штыки на красноармейцев шли с песней «Смело, товарищи, в ногу».
Вопреки стереотипу, за красных воевало едва ли меньше офицеров, чем против них. Костяк Русской императорской армии был выбит ещё в 1914—1915 гг., а на фронтах офицерские погоны примеряли вчерашние прапорщики и есаулы. Тем более красные куда жёстче проводили мобилизацию. Это лишь после взятия Зимнего главком Николай Крыленко обещал красноармейцам золотые горы за службу. Декрет Совнаркома от 15 января 1918 г. определял зарплату бойца в 50 рублей, а для вступления в ряды, словно в мушкетёры Людовика XIV, требовались рекомендации. Но уже в мае 1918-го в деревнях и на фабриках зачитывали декрет «О принудительном наборе в Рабоче-крестьянскую Красную армию», который «повелительно диктуется всем положением страны как для борьбы за хлеб, так и для отражения обнаглевшей на почве голода контрреволюции». Про зарплаты уже никто не вспоминал. Офицеров касалось отдельное постановление: «Все вообще лица из числа бывших офицеров независимо от их настоящего звания и рода занятий подлежат призыву на действительную военную службу в Красную армию и назначаются на соответствующие командные должности».
Без военспецов красные были бы обречены — это даже Ленин потом признавал. И едва ли не ключевой вопрос на развилке истории: почему они соглашались служить? Каким образом прославленный генерал Алексей Брусилов возглавил Особое совещание при главкоме РККА и в сентябре 1920-го вместе с Лениным и Троцким подписал воззвание к командирам армии барона Врангеля: мол, гарантируем всем, сложившим оружие, полную амнистию? Дальнейшее известно: сдавшихся после ухода Врангеля офицеров прибивали за ноги к брёвнам и топили в Чёрном море. Брусилов совершил самоубийство или подал в отставку? Ничуть не бывало: он до самой смерти в 1926 г. занимал важные посты в Красной армии и в 70 лет состоял при Реввоенсовете «для особо важных поручений».
Напрашиваются параллели. Ведь и сегодня нас удивляют вчерашние либералы в политике, которые требуют всё запретить, поставить под контроль, ввести санкции. Экс-«яблочница» Ирина Яровая, которая когда-то создала на Камчатке для борьбы с кандидатом партии власти «Комитет против лжи», сегодня сама в «Единой России». И заявляет, что Интернет «разрушает понятие границы, понятие суверенитета». Депутат-режиссёр Владимир Бортко снял «Собачье сердце», а в 1970-е, как пишут, собирался бежать «из этой страны». А нынче он же требует вернуть Сталина. Тысячи встроенных в коррупционные схемы чиновников заявляют, что «просто делают свою работу». А сколько из них держится за места «ради будущего детей»? А кто-то не уходит с должности, «чтобы хоть что-то изменить». Наивно думать, что при царях люди делались из другого теста.
Хата с краю
Когда большевики взяли власть, старая номенклатура осталась на своих местах по инерции — как в армии, так и на гражданской госслужбе. Как пишет историк Андрей Ганин, автор книги «Семь «почему» российской Гражданской войны»: «Среди старших офицеров, продолжавших служить на прежних местах при новой власти, было распространено заблуждение, что, оставшись на старых должностях, можно сохранить контроль над армией в новых условиях и не отдать её в руки большевиков». Генерал-майор Александр Балтийский рассказывал, что царь и Временное правительство не справились с грузом задач, а большевиков он воспринял «по признаку преемственности власти», не вмешиваясь в политику. А генерал Сергей Лукирский, также сделавший карьеру у красных, вспоминал: «Октябрьская революция внесла некоторую неожиданность и резко поставила перед нами вопрос, что делать: броситься в политическую авантюру, не имевшую под собой почвы, или удержать армию от развала как орудие целостности страны. Принято было решение идти временно с большевиками». «Временно» растянулось до 1930-х годов, когда Лукирский и Балтийский были арестованы и расстреляны ОГПУ. Вероятно, не хотели «бросаться в авантюру» и те тысячи офицеров, которые не стали вместе с атаманом Калединым защищать Ростов и Новочеркасск. Ещё один «красный генерал» Павел Петров признавал: «Все мы тогда плохо знали или закрывали глаза на то, что делалось на юге, и считали, что в интересах русского дела надо держать в своих руках хотя бы и в стеснительных условиях военный аппарат». Впрочем, кто кого «держал в руках» — большой вопрос.
Объясняя свои мотивы, красные офицеры рассказывали, что «вне армии и в отрыве от любимого дела эти люди себя не представляли». Кого-то привлекали жалованье и продовольственный паёк — тут все, естественно, вспоминают про голодную родню. Хотя военспецы в РККА часто сталкивались с открытым неповиновением солдат (возник даже термин «спецеедство»), к которым они теперь должны были обращаться на «вы», они куда меньше теперь рисковали стать жертвой расправ на фоне «классовой неприязни». Тем более уже в марте 1918 года в Красной армии отменили выборы командиров. А кое-кто шёл за карьерой и достатком. Для особых поручений при Михаиле Фрунзе состоял бывший генерал Владимир Ольдерогге, который во время Русско-японской войны оскандалился получением взятки за поставку гнилых шпал.
Нельзя отрицать, что с обеих сторон сражались и убеждённые пламенные бойцы. По оценкам Андрея Ганина, за годы Гражданской войны погибло более 50 тысяч коммунистов, а в корниловских ударных полках белых — свыше 13 тысяч человек. Отмечен террор с обеих сторон, но его масштаб несопоставим с происходившим в СССР в 1930-е годы. Смоленские архивисты подсчитали, что в их области за годы войны репрессировали 693 человек, или 0,04% населения. И это стандартный процент по российским губерниям. Летом 1918 г. был момент, когда «красные офицеры» стали массово переходить к белым, а Троцкий издал известный указ о расстреле семей дезертиров. Но он повсеместно не исполнялся, поскольку у большевиков родственники тоже жили на занятых белыми территориях. Ганин рассказывает историю, обнаруженную им в оренбургском архиве: зимой 1919 г. сотник Рогожкин, словно шолоховский Гришка Мелехов, решил перейти от белых к красным, но казаки его не поддержали. Посему Рогожкин расцеловался с боевыми товарищами и поскакал «менять окрас» один.
На гражданке людьми тоже двигали в основном карьерные и материальные мотивы. В десятках фильмов показано, как революционные солдаты и матросы свергают деятельность Временного правительства. Тем не менее примерно 40% министров Керенского остались служить большевикам: Мануйлов, Кишкин, Верховский, Малянтович, Скобелев, Некрасов, Никитин, Маслов, Зарудный. Внук основателя знаменитой галереи Сергей Третьяков, ушедший было в эмиграцию, с 1929 г. стал сотрудничать с Иностранным отделом ОГПУ.
Национализация промышленности в 1918—1920 гг. породила систему из 50 главков, руководивших деятельностью 37 тыс. предприятий, централизованно распределявших сырьё, топливо и выработанную продукцию. Бюрократический аппарат за несколько лет достиг 4 млн служащих. Понятно, что революционному матросу с коктейлем «Слеза комсомолки» снабжение Кировского завода не доверишь. Изучение анкет чиновников 1918 г. показало, что бывшие сотрудники царских министерств и губернских учреждений составляли среди управленческой элиты более половины, а в хозяйственных ведомствах — от 70 до 100%.
Белые не случайно сохранили контроль за территориями на окраинах, где много портов, а крестьяне более зажиточны и консервативны. Но даже среди них не наблюдается понимания неминуемой катастрофы, которую влекут за собой отмена частной собственности, ликвидация свободного рынка и гонения на образованные слои общества. Когда советская власть в Архангельске была свергнута капитаном I ранга Георгием Чаплиным при поддержке англичан, большие надежды белых возлагались на сознательных поморов-добровольцев. Однако почти все волостные советы Северной области отвечали на призывы Чаплина одинаково: «Добровольцев нет ввиду начавшегося лова сельди».
А чего тогда желать от вчерашних крепостных из Нечерноземья? Приезжим агитаторам крестьяне прямо заявляли: «Наша партия одна — Земля и Воля». «Чёрный передел», которым веками бредили помещичьи рабы, вдруг стал реальностью — и никакие разговоры о нормах права, сохранении государства и нормального рынка на массы не действовали. Как отмечали современники, «в праздник деревня отправлялась в церковь, а после обедни всем миром грабила соседние усадьбы». В марте 1917 г. отмечено 260 случаев захвата «частновладельческих» земель, в апреле — 880, в мае — 3 тысячи.
Крестьяне мечтали получить по результатам передела по 20 десятин и тройке лошадей. Но по факту мизерные прирезки к наделам не компенсировали даже темпов инфляции. Вместо цивилизованного сбыта урожая пришлось по одному мешку сбывать зерно на городских рынках. А вскоре началась продразвёрстка, следствием которой стали крестьянские бунты.
Завполитотделом Восточного фронта красных Теодорович и член Реввоенсовета Гусев писали Ленину: «Безобразия, которые происходили в Симбирской губернии, превосходят всякую меру. При взимании чрезвычайного налога употреблялись пытки вроде обливания людей водой и замораживания. При реквизиции скота отнимали и последних кур… Партийная организация была тёплой компанией грабителей, разбойников, белогвардейцев». Как следствие, в Усинском перебили целый отряд красноармейцев, а в Усолье – «агитаторов». Смирницкая мятежниками ударом дубиной убита, после убийства ей размозжили череп, затем через горло вбили внутрь кол и повесили на столбе.
Но ничего путного из беспощадных крестьянских бунтов не выходило, поскольку в решающий момент всплывали давние обиды и даже соседние деревни не могли договориться. Крестьяне ни в какие лозунги уже не верили, «своими» считали только родственников. Среди них глубоко распространилось желание отсидеться: например, жители Пензенской и Саратовской губерний не поддержали пришедшие на их территорию отряды тамбовских «антоновцев». А о видении будущего прекрасно высказался безвестный крестьянин, встретившийся писателю Михаилу Зощенко: «Нам нужна демократическая республика с хорошим царём».
Взять всё – и поделить
В 1917 г. Россия разом стала одной из самых демократических стран мира: корпус жандармов распущен, смертная казнь отменена, любые вероисповедания легализованы, перемещения по стране абсолютно свободны. На страницах газет тех дней можно встретить даже призывы к объединению «товарищей воров и грабителей», не говоря уже о легализации любых политических партий и идей. Но молодая российская демократия очень сильно отличалась от английской или французской, которые веками формировали институты, понятные практически всем.
Зачем нужен, к примеру, британский парламент? Затем, что без его согласия король не сможет поднять налоги ни на пенни. Чтобы следить за стабильностью банковской системы, в которой всегда можно обменять бумажные фунты на золото по стабильному курсу. Чтобы суды оставались независимыми, а права на изобретения свято охранялись. Ведь если патент на станок не приносит дохода, кто же будет изобретать? А кто мне заплатит, если не будет парламента, в который я могу пожаловаться?
Российские институты оказались совсем другие. Вначале все верили, что Дума обеспечит крестьян землёй. А коли этого не произошло, разгон Думы только приветствовали. Та же история с Учредительным собранием, которое за месяц не совершило ожидаемых чудес и даже в консервативных газетах именовалось «учредилкой». Русское свободолюбие напоминало подростковое нетерпение перед голой женщиной. Мало кто понимал устройство экономики, большинство предпочитало считать, что плохо живут, потому что их эксплуатируют. Что эффективные общества устроены сложно, и нужно взять на себя труд их изучения, ни разу не становилось популярной в массах идеей. «Учредилка» не спасла — так пусть Ленин спасает. Судачили, что большевик тем отличается от меньшевика, что хочет дать народу больше.
Большевики и вправду поняли чаяния народа куда лучше образованных дворян. «Советская власть отдаст всё, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы — отдай одну солдату, которому холодно в окопах. У тебя есть тёплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему», — гремел на митингах Троцкий. «Земля — крестьянам, фабрики — рабочим» — что может быть проще и понятнее?
Временное правительство Керенского видело вопрос куда сложнее. Отдать землю крестьянам? Так ведь с фронта немедленно рванут на делёжку миллионы мобилизованных мужиков. Чёрт с ним, если бы от передела пострадали только князья-латифундисты. Но ведь в стране были сотни тысяч товарных фермерских хозяйств, владельцы которых даже не были дворянами. Миллионы людей были связаны сделками по залогу или аренде земли. Теперь на это всё плюнуть? И кто потом поверит такой власти? Белые тоже разрабатывали проекты земельной реформы на манер столыпинской. Но Врангель объявил о её начале в мае 1920 г., когда впору было думать о спасении армии из Крыма.
Второй популярной в народе идеей был выход из войны через сепаратный мир с Германией. Но ведь министры Керенского понимали, что живут в стране с имперским мышлением, где не потерпят унижения на международной арене. По той же причине в начале 1919 г. адмирал Колчак отказался от предложения регента Финляндии генерала Карла Густава Маннергейма двинуть на Петроград 100-тысячную армию взамен признания независимости страны, самоопределения Карелии и Олонецкой губернии.
Почему же тогда большевики рискнули пойти на Брестский мир? Во-первых, не особенно-то у них был выбор, когда немцы через неделю могли быть в Петрограде. Ленин говорил, что готов полстраны отдать, чтобы сохранить власть. Во-вторых, французы и англичане тут же предложили большевикам военную помощь, опасаясь захвата войсками кайзера запасов союзнического же оружия, скопившегося в портах Архангельска, Мурманска, Севастополя, Одессы, Баку и Владивостока. Ленин отреагировал цинично: «Уполномочить товарища Троцкого принять помощь разбойников французского империализма против немецких разбойников». Даже когда в мурманский порт вошёл британский крейсер «Глори» и высадил десант, Ильич остался верен себе: «Официально протестуйте против их нахождения на советской территории, неофициально — получайте от них продукты и военную помощь против финно-германцев».
Дальше — больше: взволнованный посол Германии Вильгельм Мирбах потребовал от большевиков изгнать союзников из России. На что нарком иностранных дел Георгий Чичерин начал консультации, способны ли немцы выбить англичан из Мурманска, а заодно ударить по белой армии на юге. «Белогвардейская угроза» становилась всё серьёзнее, поскольку массы колеблющегося офицерства предсказуемо встали под знамёна Деникина.
Старые песни о главном
Как белые не сумели этим подарком воспользоваться, схватившись с украинскими националистами Махно и Петлюрой, — отдельная песня. В имперском централизованном государстве, нетерпимом к инакомыслию, деникинцы и колчаковцы олицетворяли провинцию и оппозицию, а красные — центр и власть. И уже одно это предопределяло исход. Но всё же отставание населения в политическом развитии стоило белым ещё дороже. И похоже, сегодня они снова проиграли бы по той же причине.
После распада СССР в 1990-е годы в большой политике выделялись антагонисты — Егор Гайдар и Владимир Жириновский. Первый на вопрос, верит ли он в Бога, отвечал: «Я агностик» — и был очень непопулярен даже при отсутствии компромата. Второй обещал дать каждой бабе по мужику, а мужику — по бутылке водки — и до сих пор на самом верху, хотя в редкой луже не искупался. Значительная доля россиян любит, когда с ними говорят на понятном языке. И по-прежнему ждёт чудес и хорошего царя.
Ей не нужны сложные новые институты, она не готова терпеть неудобства даже ради самых необходимых реформ. Впрочем, и представления о путях модернизации у неё на уровне пращуров-крестьян. Виноваты во всём, конечно, предатели и иностранцы, но за «наведением порядка» хотелось бы наблюдать по телевизору на даче. В этом смысле за 100 лет мало что изменилось. А значит, «предчувствие гражданской войны», может, и не подведёт поэта. Конечно, не дай бог.
Как закалялась сталь
Прежде чем проиграть красным на фронтах, белые проиграли экономически. Все три российских оружейных завода — Ижевский, Сестрорецкий и Тульский — находились на территории, которую контролировали большевики. А колчаковская Сибирь располагала лишь 10% всех российских фабрик.
БЕЗ ПОМОЩИ союзников деникинская и колчаковская армии воевать бы не смогли. Но едва закончилась Первая мировая, Антанта потеряла интерес к антибольшевистским силам как союзникам в войне с Германией. Впрочем, британские поставки Деникину осуществлялись в кредит, а с ноября 1919 г. — только за наличные. К тому времени рубль уже не был конвертируемым, а перебои с боеприпасами стали роковыми. Атаман Краснов даже заключил союз с немцами, а германская марка стала денежной единицей на территории области Войска Донского. Приказ Краснова гласил: «Я требую, чтобы все воздержались от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам и смотрели бы на них так же, как на свои части». Как он мог после этого победить?
«Аргументы Недели», Денис Терентьев
