— Первая пересадка почки от посмертного донора в Новосибирской областной больнице была выполнена осенью 1988 года. Прошло больше 30 лет. Ныне профильное отделение больницы называют одним из лучших в стране. Почему? За счет чего удалось добиться высоких показателей?
— По федеральной статистике за 2021 год мы находились на втором месте в стране по количеству трансплантаций вообще в расчете на миллион жителей. Главной причиной тому, безусловно, — создание в 2010 году и успешная реализация региональной программы трансплантации печени. У нас (в облбольнице — ред.) работает уникальная команда во главе с Иваном Поршенниковым, сумевшим это знамя поднять и увлечь людей за собой. Сегодня в больнице выполняются любые виды трансплантации печени, которые только можно представить — от условно простых операций до трансплантаций фрагментов печени маленьким детям. Здесь мы, Новосибирский регион, областная больница, в лидерах.
Наш большой плюс в том, что мы работаем на площадке многопрофильного стационара, где есть все специалисты и при необходимости любой из них может быть привлечен к операции и вообще к работе с пациентом: консилиумы, лабораторные и диагностические исследования, организационные вопросы.
Так сложилось, что в окружающих нас регионах программа трансплантации печени менее развита. И наша локализация в центре Сибири позволяет выстраивать логистику — получать не востребованные по объективным причинам там донорские органы. Перевозки между региональными центрами осуществляются на автомобилях, железнодорожным транспортом, авиацией. Это вся Западная Сибирь, а также Красноярск, реже Иркутск и Тюмень. Пересадок печени у нас в принципе больше, чем других органов, как в количественном отношении, так и единицу населения. И налаженная связь с соседями в том числе способствует высоким показателям у нас.
— Операции по пересадке органов проводят в основном местным пациентам?
— Бывает, но редко, — приезжают пациенты из других регионов. Приоритет — больше 90% — это новосибирцы и жители области. Некоторые ради этого приезжают на постоянное место жительства в Новосибирскую область, чтобы вовремя получить необходимую помощь. Еще реже операции проводятся иностранным гражданам. Дело в том, что для иностранцев трансплантация возможна только от родственного донора.
— Это ближнее зарубежье?
— Ближнее, хотя пару лет назад была у нас гражданка Ирана. Она находилась здесь, и речь шла о необходимости срочной трансплантации. Но в основном все операции, конечно, ориентированы на жителей Новосибирской области.
Технологии в порядке, организация страдает
— Можно ли назвать отрасль трансплантологии в целом успешной в стране и в регионе? Если сравнивать нас с мировыми лидерами в этой сфере, насколько мы к ним близки либо отстаем от них?
— У нас есть федеральный головной центр — Институт трансплантологии им. В.И. Шумакова в Москве. Там разрабатываются технологии, оказывается помощь в реализации региональных программ. Однако, если брать количество операций на единицу населения, мы отстаем от стран Запада в десятки раз.
— Именно по количеству?
— Да. Качество выполняемых операций сопоставимо. А применяемые у нас технологии вообще уникальны, в том числе в мире. Так, усилиями двух учреждений: облбольницы и клиники им. Е.Н. Мешалкина была выполнена одномоментная пересадка и печени, и сердца. Проблемы со здоровьем у пациентки развились на фоне паразитарного заболевания. Операция прошла успешно.
— В чем наша главная проблема? Почему мы отстаем от ведущих в области трансплантологии стран?
— Главная наша проблема связана с организацией процесса. Много чего написано, расписаны все дорожные карты и т.д. Но на данный момент речь идет о рекомендации, а не приказе, обязывающем исполнять. Проще говоря, ныне господствует такая логика — если ничего не делать, никто за это и не спросит. Хотя существует материальная поддержка специалистов, занимающихся непосредственно выполнением работ по органному донорству. Мы понимаем, как сберечь орган, трансплантировать и наблюдать его функцию в организме реципиента. Но сами органы зачастую недоступны.
В любом обществе, на любой территории люди, к сожалению, периодически умирают. Вот взять наш огромный город. Независимо от того — развита ли здесь технология трансплантации или нет, в нем есть определенная летальность.
— Весьма высокая. По статистике ЗАГСа это несколько тысяч человек каждый месяц.
— Высокая. И чем больше город, тем она может быть выше. При этом часть этих людей при определенных условиях могли бы быть полезными после своей смерти другим людям. Но это не всегда происходит.
Дело в том, что необходимо вовремя идентифицировать пригодный для трансплантации орган. Посмертный донор органов — это, как правило, пациент в возрасте 50+, который находится в отделении реанимации большой многопрофильной больницы, и судьба так складывается, что он умирает от сосудистого заболевания головного мозга — инсульт. Государство борется с этим фактором смертности граждан, выделяет на профилактику и лечение большое количество средств. Но летальность тем не менее высокая. Так почему бы не спасти других?
— Какое количество донорских органов, пригодных для пересадки, удается получить областной больнице? И какова реальная потребность в донорских органах в Новосибирской области?
— В среднем в нашем регионе чуть меньше тысячи человек получают лечение на аппарате искусственной почки — гемодиализ. Теоретически многим из них могла бы быть показана трансплантация почки. Не всем — иногда у больного есть противопоказания, а иногда пациент осознанно выбирает такой вид лечения. Тем не менее речь могла бы идти о 60-70-80 трансплантациях в год для наших граждан. Но даже в лучшие времена, в 2019 году, было выполнено всего 40 таких операций. В пандемию число операций по пересадке почки упало до 20 в год.
А ведь гемодиализ — весьма затратная технология для государства. То есть трансплантация полезна не только человеку, но еще и бюджету страны. Логика вроде простая, но проблема остается актуальной.
Пересадка печени у нас находится на, скажем, среднехорошем уровне. Более драматичная ситуация с сердцем. В листе ожидания 25-30 человек. Это те, кому пересадка нужна сейчас. В отличие от ситуации с почечной недостаточностью, когда операция происходит планово и ситуация контролируется гемодиализом, пациенты без донорского сердца или печени умирают. И листы ожидания могли бы увеличиваться, но они остаются примерно на том же уровне. Не потому что мы хорошо работаем, а потому что люди не доживают до этих операций. По причине нехватки донорского органа.
— За счет чего можно приблизить эти числа (доноров и нуждающихся в пересадке органа) друг к другу?
— Нужно совершенствовать организацию процесса. Он должен быть обязательным и контролироваться административно сверху вниз. Сейчас он рекомендован. И каждый регион сам решает проблему самостоятельно — некоторые успешно, другие не очень. По объективным причинам. Мы по пересадке печени впереди Россией всей, а вот по другим органам так сказать нельзя.
— Решения должны приниматься на уровне федерального минздрава?
— Да. Он должен создать механизмы и требовать исполнения с регионов. А последние были бы вынуждены проводить эту работу.
— Но едва ли региональный чиновник будет просить от федерального начальства новых для себя требований.
— Есть профессиональное сообщество, где обсуждаются проблемы и выносятся реляции в адрес исполнительной власти. Врачи постоянно обращаются с предложениями — что и как можно сделать. Но пока каких-то радикальных изменений не происходит. Это общая, не сугубо новосибирская проблема. Нам понятно, что именно нужно, все знают, как решать вопрос. Но почему-то он не решается.
«Сегодня ты здоров, завтра в лучшем случае ты нуждаешься в трансплантации, а в худшем — ты донор»
— В марте на уровне регионального заксобрания обсуждался вопрос о введении звания «Почётный донор Новосибирской области». Включить в число почётных доноров области предлагается, в том числе тех, кто выступает донором при трансплантации органов. Речь при этом идет только о почетном звании как таковом, никаких льгот для почетных доноров области пока не предусмотрено. Как вы оцениваете данную инициативу?
— Как часть информационного процесса вокруг темы трансплантации. Зачастую в прессе тема эта освещается, сейчас меньше, но в свое время часто, только с одной стороны — черной трансплантологии: «Там зарезали, здесь убили, Рокфеллеру семь сердец пересадили. Понятно, куда наши органы идут».
И люди этими мифами живут. К нам регулярно обращаются граждане с предложением чего-нибудь у них купить. Мы на это спокойно реагируем и разъясняем, что это невозможно. В частных клиниках такие операции не проводятся, в государственных они бесплатны для пациента, поскольку финансируются из бюджета. Черной трансплантологии в России нет.
Вместе с тем интернет полон историй, когда кто-то в надежде таким образом заработать, планировал куда-то уехать, чтобы стать донором за рубежом по нелегальным схемам. Как правило, все это заканчивается по аналогии с телефонным мошенничеством. На этапе подготовки документов от человека просят перевести несколько тысяч рублей, после чего связь с мошенником пропадает.
Наверное, нужна государственная программа здоровой пропаганды технологии трансплантации органов. Не реклама посмертного донорства, а просвещение — мы все живем в одном мире и должны друг другу помогать. Сегодня ты здоров, завтра в лучшем случае ты нуждаешься в трансплантации, а в худшем — ты донор. Так может быть с каждым.
— Как у человека проходит процесс реабилитации после пересадки органов? И какова продолжительность жизни после трансплантации?
— Сама операция — это начало пути. Затем человек наблюдается у профильного специалиста, получает лекарства. К счастью, за счет государства. Они обладают побочными эффектами, и нужно ситуацию контролировать. Это не значит, что люди все время в больнице. Нет, они приходят на консультации с определенной периодичностью. У большинства пациентов после операции все складывается благополучно. Человек остается работоспособен. Женщины могут стать мамами, а мужчины — отцами.
Что касается продолжительности жизни, то после пересадки печени она больше по сравнению с другими пациентами.
— Несмотря на то, что печень взяли у донора старшего возраста?
— Печень — уникальный орган, обладающий высокой толерантностью к новому организму. Пересаженная почка не вечна, хотя у нас есть «ветераны», перенесшие операцию еще в 1993 году, и у них все хорошо. Но таких пациентов единицы.
— А может быть две операции по пересадке почки?
— И две, и три, и больше. И касается это любого органа. Ключевой момент заключается в том, что пациенту не должно стать хуже после пересадки. Качество жизни должно улучшиться.
— Доживем ли мы до того момента, когда ученые научатся выращивать органы для трансплантации и этот процесс можно будет поставить на службу медицине? Где здесь миф, а где реальность?
— Разработок множество. Но до практики они еще не доведены. Есть красивая технология — выращивать определенный вид свиней, чтобы от них использовать разные органы. Как это ни парадоксально, наиболее приближены генетически к нам именно свиньи, а не обезьяны. Тем не менее здесь встают этические вопросы, а также вопросы разумности и безопасности. Мы до сих пор наблюдаем грустный пример с коронавирусом, неизвестно откуда взявшимся. А когда комбинируются органы разных видов в одном организме, имеются риски возникновения новых неведомых нам инфекций. В настоящее время устойчивых решений по выращиванию органов нет. Наверное, это наше будущее. А наше настоящее — это необходимые организационные решения ради спасения тех, кто нуждается в трансплантации органов сегодня.
Фото Александра Кадачигова (1, 3, 5) и Эвелины Жуковой (2, 4, 6). Все снимки предоставлены пресс-службой ГНОКБ.
