Наконец, в августе 1923 года в Ново-Николаевске открылось и настоящее консульство. Под него выделили исторический дом И. Г. Ведерникова на Октябрьской, 67 (ныне №47). Сюда и заехали первые дипломаты: пять человек и двое детей.
Отношения органов советской власти с консульствами регламентировались в соответствии с Инструкцией НКВД, НКИД и ГПУ «О порядке сношения органов советской власти с консульскими представителями иностранных государств в пределах РСФСР».
Статья 7 Инструкции:
«Ответы консулу должны даваться в наиболее кратчайший срок, причем должны быть составлены вполне грамотно, в любезной форме и содержать в себе, по возможности, исчерпывающие сведения».
Георг Вильгельм Гросскопф, германский консул в Ново-Николаевске:
«Я стремлюсь узнать, в каких областях Сибири Германия могла бы предложить свои богатые технические знания и возможности и в каких областях труда возможна и желательна совместная работа, в особенности земледельческой, а также добывающей и обрабатывающей промышленности».
В Новосибирске консула узнавали на улицах. «Все знали, что самый высокий человек в Новосибирске, одетый по-иностранному, это германский консул». Прямо идиллия.
Рудольф Волтерс, немецкий архитектор:
«Моя гостиница находится на главной улице — Красном проспекте. Улица замощена булыжником, тротуары с обеих сторон сделаны, из толстых досок. (…) Вдоль деревянных тротуаров стоят маленькие тополи и березы. Деревянные дома, все одноэтажные, соединены между собой частыми заборами. Узкие дворы застроены сараями. Недалеко от Красного проспекта мне бросается в глаза чистый двухэтажный каменный дом. Невозможно поверить: зеленый палисадник с подметенными дорожками. «Германский консулат» написано под имперским орлом».
Артур Вальтер Юст, корреспондент газеты «Франкфуртер Цайтунг»:
«Когда улеглось первое удивление от современных каменных монстров на сибирских просторах, этот огромный, похожий на американский город стал казаться неким балаганным чудищем (Schaubudenstück): говорящая голова без тела и членов».
В задачи консульства входило содействие торгово-экономическим связям, оказание помощи бывшим немецким военнопленным, российским немцам и работающим в Сибири гражданам Германии. Ну, и конечно, маленько того самого… И территория консульского округа, кстати, была самой большой в мире: от Якутска до Кустаная.
Места дивные, да граждане те бывали шибко непростые.
Р. Волтерс:
«В иностранную секцию входили почти все немецкие специалисты. Здесь мы могли хотя бы обсуждать некоторые общие трудности. Мы, немцы, при этом с благодарностью пользовались покровительством немецкого консула, который в случае серьезных проблем словом и делом вставал на нашу защиту».
Уже в 1926-м Омское ОГПУ, разбирая дело бывшего военнопленного Бернгарда Катель-Зензе, проворовавшегося на работе, попыталось объявить его шпионом германского консульства. Тогда дело закончилось деловым, но дружеским разговором Гросскопфа с председателем крайисполкома Р.И. Эйхе и убеждением последнего, что «никогда за время своей консульской деятельности, ни ранее, ни теперь, не пользовался услугами шпионов или агентов».
В январе 1932 года Новосибирск и Кузнецкстрой посетил активный борец за мировую революцию Макс Гёльц, отсидевший в тюрьмах Германии семь лет за бандитизм. Он запомнился горожанам пламенными выступлениями и рассказами, как бедствуют люди в Германии. «Мы боремся за советскую Германию. Мы защищаем Советский Союз. Рот-фронт!»
Макс Гёльц выступает перед бойцами Красной Армии
Макс Гёльц, бывший руководитель партизанских отрядов Германии:
«В Германии нет ни одного человека, ни одного маленького пионера, который не знал бы о Магнитогорске и Кузнецкстрое».
В одной из своих ярких речей зацепил немецкий «Робин Гуд» и новосибирского консула.
Гросскопф вел переписку с Запсибкрайисполком, указывал на фактические ошибки описания положения в Германии, попадавшие в газету «Советская Сибирь», протестовал по содержанию плаката, вывешенного на здании Городского торгового корпуса: «Долой кровавую фашистскую диктатуру, да здравствует Советская Германия».
Г. В. Гросскопф:
«Этот плакат, вывешенный на городском здании, всецело занимаемом Госучреждениями, призывает к свержению государственного строя Германии, что является вмешательством во внутренние дела Германии, против чего я заявляю резкий протест и прошу не отказать в распоряжении об удалении плаката».
Иностранных специалистов, прибывших на работу из других стран (в частности США, Канады, Югославии), германская разведка также пыталась использовать для каналов заброски и передачи информации, а также для вербовки.
Гросскопф много ездил в Кузбасс, в Омский, Алтайские округа, где были целые промышленные немецкие районы и масса Vertrauteleite (доверенных лиц). Разыскивал захоронения военнопленных (только в Новосибирске было зафиксировано 700 могил), разбирал жалобы горняков, завербованных на шахты «Кузбассугля», помогал с документами отказникам, бежавшим обратно, и крестьянам, желающим возвращения на Хайматленд. Ну, и конечно, маленько того…
Кристоф Мик, профессор Уорикского университета:
«Ничего из того, что случается в России, не остается неизвестным нам [МИД Германии]».
В начале 1930-х в СССР стала совершенствоваться радиоразведка. В Новосибирске это опять чуть не вылилось в международный скандал. В 1933-м на крыше здания консульства неожиданно был укреплен провод. Невооруженным взглядом было видно, что он ведет прямехонько на соседнюю улицу Коммунистическую, в пятиэтажное здание ОГПУ. Еще недавно там работал его друг по охоте, печально известный полпред Управления по Сибкраю Л. М. Заковский, переведенный в Белоруссию. Возмущённый Гросскопф потребовал от властей убрать эту линию, а заодно и отремонтировать поврежденную крышу.
Леонид Заковский же, вынесший из общения с дипломатическим службами немало опыта, написал целую брошюру по борьбе с ними.
Л. М. Заковский и его брошюра
Конечно же, вся деятельность консульства еще с конца 1920-х была под пристальным наблюдением органов. Но если раньше особых нареканий она не вызывала, то после 1933 года, ряда поездок Гросскопфа в Германию, вступления его в национал-социалистическую партию и приема Гитлером он стал для органов «настоящим национал-фашистом», которого сам фюрер назначил руководителем «фашистской партии по ЗапСибкраю».
Ну, и обязательное вывешивание у входа в особняк красного флага со свастикой добрых отношений не добавило.
Новый полпред ОГПУ Н. Н. Алексеев дружить с Гросскопфом не стал. Власти начали ограничивать сношения немецких граждан с их консульством. Коммунистам это было запрещено открыто. В 1934 году за посещение консульского приема на 1 мая было уволено несколько немецких архитекторов и инженеров, некоторые из которых были Vertrauteleite.
Тогда же посетителей консульства начали фотографировать «люди в штатском», их начали вызывать на допросы в НКВД, а персонал откровенно «пасти». Поначалу дипломаты стали подшучивать над «топтунами». Например, секретарь германского консульства К. Л. Кёстинг «буквально знал каждого разведчика, ходил мимо них, снимал головной убор и кланялся, приговаривая, что «можете сегодня за мной не ходить, так как я идти сегодня никуда не намерен».
Чтобы облегчить задачу «никуда не идти», вскоре консульству отказали в подписке на газеты, в выделении автотранспорта для поездок, в летней даче.
Технический секретарь консульства Вильгельм Кремер ещё с 1932 года на летний сезон снимал для консульства дачу в Ельцовке. Там же была дача японского консула. Неожиданно хозяин дома отказал Кремеру в доме, справедливо ссылаясь «на многочисленные аресты близких к консульству людей».
Немецкий дипломатический архив хранит целый список «шпионских» дел, которые пытались открыть на консульство. В них фигурируют и бывший командующий Белой сибирской армией генерал В. Г. Болдырев, и истопник Федоров, инженер Шмидт и эсер Барышников, электрик, кухаркин муж и другие. В 1935-м людей, имевших отношения с консульством, начали просто арестовывать, в том числе обслуживающий персонал и членов их семей.
А инженер В. П. Замятин, родной брат жены Кремера, получивший в подарок от Гросскопфа фотоаппарат, был расстрелян как германский шпион. Да и самого Кремера судя по его архивно-следственному делу от расстрела тогда спасло лишь сохранившееся со времени 1-й мировой германское гражданство и… агентурное сотрудничество.
Наш архив тоже много знает о «шпионско-разведывательной и террористической работе германского консульства в Новосибирске». Его разгром еще в те годы стал предметом гордости Управления.
Справка Кабинета истории ФСБ в Новосибирске:
«В 1920-е – 1930 гг. главными резиденциями шпионско-диверсионной работы стали располагавшиеся в центре города иностранные консульства. Показательный факт — германское консульство было укомплектовано офицерами, в свое время побывавшими в Сибири в качестве военнопленных. Новосибирским чекистам пришлось столкнуться с умным и коварным врагом. Много сил и средств ушло на обнаружение и выкорчевывание старой немецкой агентуры, еще дореволюционной поры. Буквально накануне Великой Отечественной войны новосибирские чекисты раскрыли и обезвредили крупную сеть немецко-фашистской агентуры, нити которой тянулись далеко за пределы нашего города».
В списках этой немецкой шпионской сети десятки имен от Казахстана до Иркутска: директор МТС Борст, пивовар Госслер, профессор-востоковед Петри, архитектор Ремлинг, инженер Ландсбергер, летчик Шензигель, заместитель председателя крайисполкома Ялухин, начальник иностранного отдела Ваганов («на пьянках целовался с ним»), председатель Новосибирского горсовета Гордиенко. Да что там! И заведующий ИстПартом крайкома ВКП(б), главный идеолог большевизма в Сибири, «непременный участник всех банкетов в консульстве» Вениамин Давыдович Вегман, конечно, тоже.
Попал в сети 3-го отдела контрразведки под начальством Ф. Н. Иванова и старый чекист, но поляк А. Н. Барковский. Он не только предупреждал консульство о предполагаемых арестах немецких агентов, уведомлял о домработницах — агентах НКВД, но и сознался, что работал еще и на польскую разведку. А может, перепутал просто — Польша и Германия же где-то рядом, за Уралом.
Инженер СибВО Пашков немцам рассказывал о строительстве военных городков, рабочий на строительстве аэродрома «Толмачево» Татауров — о «передвижении воздушных сил», невестка командующего СибВО Гайлина передала «секретные материалы о численности и расположении войск СибВО», «пробный план мобилизации» и др. В общем, как верно заметил К. Мик: «Ничего из того, что случается в России, не остается неизвестным нам».
В 1990-е профессор Лариса Прокопьевна Белковец очень детально разобрала доступные дела по германскому консульству и его сотрудников (бОльшая часть личных агентурных дел была оперативно уничтожена летом 1991-го «в связи с истечением сроков хранения»). Читая эти документы, действительно есть чему ужаснуться. Беспощадная борьба против СССР любыми способами: «разрушение, утопление, зажигание углевых шахт», «взрывы в шахтах с человеческими жертвами», «крушения поездов», «заражение вредными бактериями питьевой воды», «террористических актов над руководителями коммунистической партии и советского правительства» и т. п.
Алексей Олегович Пронин, директор исторического парка «Россия — моя история»:
«Дело доходило до того, что при ликвидации немецкого консульства было установлено, что в его подведомственных помещениях хранилось оружие и взрывчатые вещества, которые в будущем могли стать основой для создания диверсионных групп».
Лариса Прокопьевна Белковец, доктор исторических наук, профессор:
«В несгораемом шкафу в своем кабинете консул хранил "около 30 пистолетов систем "Маузер" и "Парабеллум" с большим запасом патронов". Он позаботился также и о том, чтобы запастись "ручными гранатами и взрывматериалами". Поэтому, возвращаясь из отпуска, привез с собой "ящик" с так называемым "дипломатическим грузом", размером "примерно 50x30x30", который он, не распаковывая, "поставил в свое отделение под замок". В ящике лежало 50 штук ручных гранат. Тогда же с помощью Кестинга (секретарь консульства. — К. Г.) был доставлен в Новосибирск "ящик со взрывматериалами", закопанный для лучшей сохранности в сарае во дворе консульства. Гросскопф лично хранил еще "в старом несгораемом шкафу в особом ящике несколько маленьких бутылочек", предупредив сотрудников о том, что это "очень опасная вещь" — "вакцины заразных болезней", которые, если разбить бутылочку, вызовут "неминуемую смерть". Консул уведомил своих коллег и о том, что "запасы оружия и взрывматериалов имеются в других германских консульствах в СССР", чей персонал, как и персонал германского посольства в Москве во главе с "самым старым разведчиком и диверсантом" Шуленбургом, руководит "диверсионно-террористической работой германской агентуры в СССР».
Лестница в бывшем германском посольстве по Октябрьской, 47
Как могли узнать контрразведчики, что хранится в недоступном здании, непонятно, разве что с чьих-то слов. И здесь мы подходим к еще одному сотруднику консульства. Одним из бывших офицеров, упоминаемых выше в «справке Кабинета истории», был Вильгельм-Генрих (Иоганнович) Кремер (дело №18175). В годы 1-й мировой войны Кремер был учеником школы «военно-политического шпионажа известного германского разведчика, полковника Николаи», попал в плен, потом осел в Сибири, женился. С 1925 года работал в германском консульстве канцелярским служащим, за год до того был завербован ОГПУ (кличка «Спортсмен»), стал «двойным агентом. Занимался созданием «на предприятиях, учреждениях и железнодорожном транспорте шпионской агентуры, диверсионных, фашистских повстанческих организаций из числа социально чуждого и враждебного советской власти элемента», подбил пасынка Юрия, студента мединститута, создать там «к-р фашистскую группу», помимо всего прочего готовящую убийство секретаря крайкома Эйхе (дело №4858).
Пытался Кремер завербовать и сотрудников органов, но совсем уже другим путем.
Вильгельм-Генрих Кремер, технический секретарь консульства:
«Из-за бдительности органов я не сумел завоевать ни одной женщины, имевшей ту или иную связь с сотрудниками НКВД, хотя на это были затрачены значительные средства».
В 1937-м был арестован, перевербован вторично, выслан в Германию, где в 1945 снова арестован. Обвинен в активной шпионской деятельности против СССР, выполнении задания германской спецслужбы и лично консула Гросскопфа, вербовке и сборе «шпионских сведений об экономическом состоянии города Новосибирска и районов области, дислокации частей Сибирского военного округа, ходе строительства важнейших предприятий города и железнодорожных объектов». Как особо опасный преступник В. Г. Кремер заключен в Особый лагерь сроком на 25 лет, где и умер в 1954 году. Юрий был арестован через два дня после отца. Три года пробыл в тюрьме без суда, приговорен к пяти годам ИТЛ, дальнейшая судьба неизвестна.
Нина Павловна Кремер (Замятина), мать Юрия Кремера:
«Юрочка, мой милый, прощай, дорогой. Последнее письмо мое к тебе. Хочу поддержать тебя, но не знаю, смогу ли. Прости тогда меня, ведь с этим письмом я отрываю кусок сердца от себя. (…) Виновата я перед тобой глубоко, виновата только я одна, и за мою вину ты не должен страдать. Юринька, ты мужайся и надейся на справедливость. А я знаю, что ты ни в чем не виноват».
Еще одним важным агентом Гросскопфа был курьер-швейцар Пауль (Павел) Германович Пауч (дело №6827). Здесь детективы Ф. Н. Иванова тоже досконально проработали сюжет. Швейцар обеспечивал «связи с агентурой германской разведки в Кузбассе и Западно-Сибирском крае», «следил за тайными призывами запасного состава среди новосибирского населения», сообщал «о производимых массовых арестах», «куда арестованных и осужденных отправляют» и «какие работы они выполняют»… Сложно сказать, как швейцар мог узнавать, какой лес сегодня валят зеки, но ведь сообщал! Была у шпиона Пауча и приятная обязанность — собирать ходящие по городу слухи, для чего нужно было ходить по базарам, заодно мониторя цены на продукты, а еще лучше — посещать рестораны и пивные для тайных встреч со «своими людьми». Что ж делать, такая работа. Осенью 1938-го выездная сессия военной коллегии Верховного Суда СССР оценила работу П. Г. Пауча в 20 лет ИТЛ.
Самого Г. В. Гросскопфа в декабре 1935-го переводят Генеральным консулом в Киев. Вот как он описывает материальный результат «предложения своих богатых технических знаний» за почти 13 лет работы в Сибири.
Г. В. Гросскопф:
«Хотя мы с женой целую неделю неутомимо трудились, только сегодня (21 января 1936) уложили последние ящики. Всего у нас ящиков шестьдесят, это целый товарный вагон весом в 20 тонн».
Главой консульства в Новосибирске был назначен российский немец Мейер-Гейденгаген. При этом для сужения излишних информационных возможностей консула территория округа была сокращена в несколько раз, чтобы «маленько того» стало еще меньше.
Максимилиан Вольфганг Мейер-Гейденгаген, германский консул в Новосибирске:
«Иностранное консульство превратилось здесь в игрушку, с помощью которой государственная полиция удовлетворяет свою жажду деятельности».
Новый консул, конечно, тоже был разведчик, но скованный в действиях органами, работал через свою жену — «старого агента национал-социалистической партии». Теперь уже консульша, будучи «фашисткой-фанатичкой», проливающей «трагические слезы при произнесении слов «Hitler» и «Germanisches Vaterland», работала с теми немногими посетителями, которые вынуждены были посещать проклятый дом на Октябрьской, по надобности ли или по ремонтным работам. Кроме этого, обстоятельствами дела выявлено, что г-жа Мейер-Гейденгаген вела активную пропаганду фашистских идей «среди простых женщин», «в парикмахерских и на базаре» (дело №18175. Т. 1).
Уже через полтора года консульские представительства в СССР — как сеть «разведывательно-диверсионных центров иностранных спецслужб» — стали закрываться, а 28 февраля 1938 года было приняло решение о ликвидации последних германских консульств в Киеве и Новосибирске.
Позднее образность и художественность протоколов чекистов нашла объяснение.
Фёдор Николаевич Иванов, полковник ГБ, бывший начальник 3-го отделения НКВД в г. Новосибирске:
«В связи с тем, что в то время аресты были массовые, а сроки следствия были крайне сжатые, поэтому протоколы допросов обвиняемых составляли небольшими по размерам и писались они в общих словах, без конкретизации и уточнения отдельных эпизодов и фактов, отдельных преступных действий. (…) Корректировка этих протоколов имела цель: более ярче дать о принадлежности обвиняемого к какой-либо контрреволюционной организации и его антисоветской практической деятельности».
Начальник 3-го (контрразведывательного) отдела Новосибирского УНКВД капитан Ф. Н. Иванов
Но как бы там ни было, но «маленько того самого» в работе любого консульства или посольства все-таки было. Да и есть… Поверхностно, конечно. Вот, например, для иллюстрации, фрагмент одного из отчетов Гросскопфа 1931 года:
«Не могу не обратить внимание на превосходное обмундирование Красной Армии. (…) Каждый красноармеец имеет отличные валенки, теплый, до колен, полушубок и теплые рукавицы. Зимняя одежда Красной Армии, вне всякого сомнения, лучше, чем в царской армии».
Не прошли мимо отчета и белые маскхалаты, белые лыжные костюмы, аэросани. Еще больше деталей — в отчете о параде 7 ноября 1935 года.
«Кроме двух пехотных полков, которые везли пехотные орудия, и одного легкого артиллерийского полка впервые появился кавалерийский полк из трех конных и одного пулеметного эскадронов (MG), которого прежде не показывали или его тогда еще не было. Новыми были также: войска химической защиты (газовые), летные войска, один гаубичный полк (152 мм), прожекторные войска, моторизированные войска связи с радиоприборами на грузовиках.
В качестве «моторизованных войск» раньше показывали обычные 2,5-тонные грузовики, на которых устраивались из поперечных досок сиденья для пехотинцев. В этом году впервые были настоящие, для транспортировки военных построенные грузовые машины, каждая на 25 человек. Передние ряды команды состояли из прикрытия с пулеметами Льюиса (MG Lewis) и Мадсена (MG Madsen). Кроме того, были показаны моторизированная полевая артиллерия — по два орудия на одном грузовике и зенитки, тоже по два на грузовик».
Германское консульство было тесно связано с китайским и японским, которые тоже находились в Новосибирске. Об их судьбе читайте в нашем следующем материале из цикла, посвященного 75-летию Победы.
Константин Голодяев, сотрудник музей Новосибирска
16+
