— Официальный Киев считает российских журналистов пропагандистами. Как ты сам воспринимаешь свою работу?
— Военная журналистика — это особый жанр, на который не могут распространяться общие стандарты. Например, пресловутое правило о том, что нужно освещать конфликт с двух сторон. Это нереально. Во-первых, на Украину просто не пускают многих российских журналистов. Корреспонденты отдельных либеральных СМИ, которые долго доказывали свою преданность Киеву, — не в счет. Они не могут претендовать на объективность. Во-вторых, большинство российских журналистов внесены в списки «пособников террористов», и при каждом удобном случае их берут в плен. Так было с нашими коллегами с телеканалов «Звезда» и «Лайфньюс». О какой «второй стороне» может идти речь? Я не считаю себя пропагандистом. Я ни разу не солгал и готов отвечать за каждое свое слово в любом из моих репортажей.
— Что запомнилось особо?
— Люди многие запомнились. Например, командир отряда ополчения «Скорпион». Весь увешанный оружием здоровый мужик, которому на передовую звонит заботливая мама, ей соседки рассказали о прорыве украинских танков, и он прямо во время боя ее успокаивает: «Мам, ну все нормально у нас… Не слушай ты этих сплетниц… Да, поел… Нет, не холодно…Мам, мне некогда!» Мама Скорпиона, кстати, живет в Донецке, и по ней, если верить официальному Киеву, стреляет ее сын.
Старик 62-летний в донецком аэропорту запомнился. Стрелял из «Утеса», это такой крупнокалиберный пулемет. Позывной «Дед». Спросил его, почему пошел воевать, а он не смог рассказать — разволновался, расплакался и попросил остановить съемку. Оказалось, дом у него разрушили и несколько друзей погибли.
— Люди на войне: и с оружием в руках, и мирные жители… Как их меняет эта трагедия? В чем они находят силы жить и сражаться?
— Война очень сильно меняет человека. Многих в лучшую сторону. Раскрывает потенциал, способности, которые были скрыты в мирное время. Ну, например, кем был командир отряда «Спарта» Моторола в обычной жизни? Охранником в ростовской «Икее». Комбат Гиви работал на погрузчике на заводе в Иловайске. Их талант был не востребован на гражданке. А я считаю, что это именно талант — врожденная смелость, способность руководить людьми и принимать ответственные решения в экстремальных ситуациях. В Донецке я увидел сотни людей, которые воюют и не боятся смерти. Обычных людей, не военных. Шахтеров, учителей, водителей. Я и не подозревал, что их так много в моем поколении. Я теперь часто примеряю войну на разных людей. Вот сидит охранник с кроссвордом. Возможно, это несостоявшийся лихой комбат…
— Что должен делать военный корреспондент и чего делать не должен?
— Например, военкор в горячих точках должен одеваться в яркую, подчеркнуто гражданскую одежду. Считается, что тогда по нему не будут стрелять. Но в Новороссии это не работает. По российским журналистам с украинской стороны стреляют еще охотнее, чем по простым ополченцам. Поэтому многие мои коллеги надевают камуфляж, одежду цвета хаки. Так проще на блок-постах. Да и ополченцы охотнее берут тебя с собой на боевые операции, когда ты не отсвечиваешь какой-нибудь ярко-голубой каской.
— Было ли страшно?
— Разные мысли в голову лезут. Иногда снимаешь последствия обстрелов, куски тел повсюду, и невольно представляешь, как будешь выглядеть на их месте, как точно так же тебя станут снимать коллеги. Или сидишь в подвале и прикидываешь, насколько хватит воздуха в помещении, если вдруг здание рухнет и завалит выход. Но от этих мыслей спасает хорошая компания. Бесстрашие заразно. В кругу друзей — военкоров или ополченцев — бояться как-то стыдно, что ли… Мне кажется, именно такая мужская фронтовая солидарность заставляла людей в Великую Отечественную подниматься в атаку, а не идти в заградотряды.
ВЛАДИМИР БАЛЧУГОВ
Фото: телеканал РЕН ТВ
